Аланд Шабель - Не от мира сего [СИ]

Бурбелла соскучиться не успел, Кузнецов вернулся быстро, ему очень хотелось узнать, что же такое сподвигло человека на пенсии приехать к этому чернокнижнику, опасному как мамба! В басню про монету он не поверил сразу, ну никак не походил этот человек на собирателя чего-либо, а тем более на нумизмата.

— Подскажите, пожалуйста, — усаживаясь за стол, попросил самым дружелюбным тоном местный опер, — уж вы то, как коллекционер, знаете наверняка…

Бывший же опер слегка напрягся, этим «дружелюбием» его было не обмануть.

— Давно у меня валяется серебряный рубль. Советский, знаете, такой большой со звездой, двадцать четвёртого года чекана, неплохо бы продать кому, да вот не знаю, сколько он сейчас стоит? Может, проконсультируете?

Естественно, Бурбелла не знал про рубль ничего, да если бы и знал, консультировать не стал. Интуиция бывалого человека чуяла ловушку, уверена была в ней. Поэтому, нисколько не колеблясь, прямо глядя в глаза молодому, спросил, — капитан, что тебе от меня надо?

Началась игра в переглядки. С минуту они, молча и с некоторой напускной ленцой, рассматривали друг друга. Оба понимали суть происходящего и насквозь сканировали друг друга, оба видели примерно равнозначную оценку своим возможностям, но в отличие от молодого, который хотел бы «разговорить» оппонента, старый и в мыслях не держал подобного. Он был связан чужим внутренним делом и не имел права его разглашать на стороне, да и отношение к нему здешних товарищей к сотрудничеству как-то не располагало.

Неглупый Кузнецов всё это мгновенно просчитал и крыл про себя самовлюбленного идиота Рыщука ядрёными матюгами. Ему сейчас могла бы пригодиться любая информация от человека, видевшего изнутри обиталище вурдалака. Он не оставлял желания прищучить со временем гада, из-за которого его красавица сестра вынуждена была уехать и, похоже, навсегда.

Отъезд был необходим, иначе молодая и красивая девушка превратилась бы в рано постаревшую и издерганную бабу, вполне возможно «спившуюся истеричку с немытыми патлами и каплей, свисающей с кончика постоянно шмыгающего с крупными порами сизого носа». Почему-то именно таким он описал на расширенном родственном совете образ сестры в недалёком будущем. В другое время его подняли бы на смех из-за такого преувеличенно унизительного образа всеми любимой родственницы, но кто-то вовремя добавил про «постоянно слезящиеся глаза с красными набрякшими веками». Всё! Эти литературно-выспренные изыски в своих представлениях и допущениях словно ошпарили кворум, и решение было единодушным. С болью в сердце вся родня пришла к общему знаменателю — девушке надо поскорей уехать и как можно дальше.

Капитан, молча и с неприязнью, рассматривал небритый мощный подбородок задержанного, прекрасно сознавая: против этого волка он — щенок легавый. Этот крепкий мужик с обветренным, как у заядлого рыбака по зиме лицом, обладал упрямством носорога, и ничто из него, панцирного, не выбьет нежелания сотрудничать. Опер уже сталкивался с представителями старой гвардии, и впечатления были, прямо скажем, только «головой покрутишь да руками разведёшь».

Несгибаемые окопники, твердолобые словно монументы, никому не верящие и всё видящие по-своему! В детстве «Кузя» ловил жуков-носорогов и помнил, как эти тёмно-вишнёвого цвета «танки» запросто разжимали кулак даже у взрослых парней. Вот и сидящий перед ним подполковник являл собой образец такого, тёмно-вишнёвого…

— «Не зря с носорогом сравнил, упрямец тот ещё! С ним разговаривать бесполезно, к тому же клиент зело хитёр, — сумрачно размышлял молодой, — не сомневаюсь, что меня он своей чуйкой прозондировал, ну да делать нечего, попытаемся хоть что-то выведать».

— Советские рубли со звездой чеканились в двадцать первом и двадцать втором годах. Каждый, даже начинающий нумизмат в курсе, ибо это азы. Мне продолжать развивать мысль?

— Ах-ах-ах! Какой ужас! Мне нужно исказить лицо судорожной гримасой отчаяния от безвыходного положения, в которое я попал! Меня разоблачили, я попался! Всё! Электрический стул — не иначе! А напоследок я скажу словами моего любимого актёра: «хитры вы, опера, с подходцами вашими, да только плевать мне на это».

Начав с эмоциональным подъёмом в голосе, Бурбелла затем спокойно так закончил свою речь самым отвратительно-вялым тоном. При этом он даже не улыбался, взгляд, как был тяжёлым и в то же время равнодушным, таким и остался.

— Вы не хотите рассказать, зачем приехали сюда. Это что, великий секрет?

— Нет, не секрет! Просто это не ваше дело? Вы будете разыскивать мою машину?

— Видите ли, вместо того, чтобы написать заявление о пропаже машины, вы выплёскиваете минералку на дежурного капитана Рыщука, т. е. неподобающим действием оскорбляете офицера при исполнении. Он, кстати, в рапорте всё подробно отразил. А сейчас ещё и отказываетесь отвечать на простые вопросы, сотрудничать с органами правопорядка. Из вышеизложенного какой можно сделать вывод?

— Ну, и какой? — после недолгой паузы безмятежно поинтересовался Бурбелла.

— Вы что-то скрываете и, чем чёрт не шутит, может нечто криминальное. Ну, а коли так, я задерживаю вас на сутки для установления личности и до полного выяснения причинно-следственных связей вашего пребывания на нашей земле.

У задержанного, нарушившего спокойное времяпрепровождение дежурного капитана, взгляд продолжал быть равнодушным. Выражение лица тоже не изменилось, полное безразличие. Ожидавший хоть какого-то всплеска эмоций опер Кузнецов так ничего и не дождался, единственная фраза арестанта прозвучала абсолютно спокойным тоном, — это ненадолго, скоро выйду.

В обезьяннике бывшего подполковника встретил, словно родного, местный абориген Минька-подзаборный. Миль пардон — Мишель Пожарский!

— Коллега! Уже стал опасаться за ваше благополучие! С них станется! Опричники! Семя жандармское…

Дежурный капитан Рыщук привстал со своего стула и зарычал, наливаясь яростью благородной. — Ты, гниль подзаборная, повякай ещё! Вижу, осмелел за компанию с этим недоумком! Заразился, видно! Ну да ничего, щас сержанты выпишут тебе спасительных инъекций от борзоты, и на свободу с чистой совестью! Хватит тут отдыхать, да от непогоды прятаться!

Выслушав угрозы, достойнейший трибун осёкся и, обхватив голову руками, уселся, всем своим видом показывая, насколько он удручён фактом оскорбления и обструкции его, правдивого и незапятнанного коррупционной составляющей, приличнейшего члена общества. Да ещё вдобавок от служащего местного отделения правоохранительных органов славного города N.

Бурбелла впитывал ситуацию. Он чётко понял, какую пользу можно извлечь от внезапного освобождения соседа по «темнице сырой». Пока дежурный, отвлёкшись, крутил диск внутреннего телефона, он, наклонившись, вполголоса проинструктировал сокамерника о дальнейших действиях, дабы «посолонее досадить сапогам поганым!».