Ричард Марш - Жук

— Я не побеспокоил вас?

— Ничуть.

— Уверены?.. Когда я попадаю в места, где человек ведет противоборство с природой в стремлении раскрыть ее тайны, я чувствую, что переступаю порог неизвестного. В последний раз я был здесь сразу после того, как вы получили патенты на систему морского телеграфа, тут же приобретенную адмиралтейством — мудрое решение… Чем вы заняты теперь?

— Смертью.

— Как?.. в самом деле?.. о чем это вы?

— Если войдете в состав следующего правительства, вы, вероятно, узнаете сами; не исключено, что оно станет первым, кому я пред ложу новое хитроумное изобретение в искусстве убийства.

— Понимаю… новый снаряд… Как долго будет продолжаться эта гонка средств нападения и защиты?

— Пока не потухнет солнце.

— А потом?

— Защита не понадобится — будет нечего защищать.

Он посмотрел на меня спокойными, серьезными глазами.

— Теория, что мы движемся к гибели планеты во льдах, не слишком весела. — Он принялся теребить пальцем стеклянную реторту на столе. — Кстати, было очень любезно с вашей стороны заглянуть ко мне вчера ночью. Боюсь, вы сочли меня невежливым, поэтому я пришел к вам принести свои извинения.

— Нет, невежливым я вас не счел; я счел вас… странным.

— Да. — Он посмотрел на меня с безразличием, кое мог напускать на себя по своей воле и которое послужило основой его репутации человека с железными нервами. — Я был встревожен и нездоров. К тому же меня не волновал взлом, даже совершенный безумцем.

— Тот человек был безумен?

— Вы его видели?

— Как вас.

— Где?

— На улице.

— Насколько близко вы подошли к нему?

— Ближе, чем мы с вами сейчас стоим.

— Вот как. Я и не думал, что вы столкнулись с ним в упор. Вы пытались его остановить?

— Легче сказать, чем сделать; он убежал так стремительно…

— Вы видели, как он был одет, точнее, раздет?

— Видел.

— Совершенно голый, в одном плаще в такую-то ночку. Кто, кроме сумасшедшего, решит вломиться в чужой дом в подобном костюме?

— Он что-то взял?

— Абсолютно ничего.

— Кажется, вышел прелюбопытный анекдот.

Он повел бровью — по словам членов Палаты общин, это был единственный признак эмоций, который он когда-либо позволял себе.

— Мы уже привыкли к таким любопытным выходкам. Буду вам обязан, если об этом случае больше никто не узнает — больше никто. — Он повторил эти два слова, будто подчеркивая их значение. Я подумал, не имеет ли он в виду Марджори. — Дело расследуется полицией. Пока оно не продвинется, нужно следить, чтобы сведения о происшествии не просочились в газеты и не поползли слухи. Понимаете, как это важно?

Я кивнул. Он сменил тему:

— Так чем вы сейчас занимаетесь — снарядом или орудием?

— Войдете в следующее правительство, сами, наверное, узнаете; не войдете — останется тайной.

— Полагаю, вы обязаны молчать о таких вещах?

— Да. Вы сами, кажется, предпочитаете хранить в тайне дела гораздо менее значительные.

— Вы о том, что было вчера ночью? Если даже такой пустяк, как этот, попадет в прессу или кому на язык — что равноценно! — вы удивитесь, как нам станут досаждать. Это будет тяготить почти невыносимо. Обычный человек совершит убийство и не привлечет к себе никакого внимания, однако стоит воришке залезть в карман знаменитости, так все разом трубят об этом; и я вовсе не преувеличиваю, хотя так можно подумать… Что ж, до свиданья, благодарю, что пообещали мне молчать. — Ничего я ему не обещал, но это так, к слову. Он направился к выходу и вдруг остановился. — Еще одно: насколько мне известно, вы знаток древних суеверий и мертвых религий.

— Я интересуюсь этими предметами, но я не знаток.

— Не можете ли вы мне подсказать, каковы были догматы культа Исиды?

— Этого не подскажу ни я, ни кто-либо другой — если говорить о научном обосновании. Вам известно, что у Исиды был брат; культ Осириса и Исиды — это одно и то же. А вот каковы были его основы, или обряды, или нечто подобное — этого в наше время не знает никто. Папирусы и иные записи, дошедшие до нас, не содержат исчерпывающих сведений. Впрочем, то, что имеется, тоже изучено не полностью.

— Насколько я понимаю, чудеса, о которых столько говорят, относятся к области легенд?

— Какие чудеса вы имеете в виду?

— Не приписывались ли жрецам Исиды сверхъестественные способности?

— В общем и целом, сверхъестественные способности в те времена приписывались жрецам всех культов без исключения.

— Понимаю. — Он умолк, но тут же продолжил: — Полагаю, что культ Исиды давно ушел в прошлое и никто в нее больше не верит.

Я замешкался, недоумевая, с чего он вдруг заговорил об этом; понимаете, я знаю моего Павла: либо у него веская причина задавать такие вопросы, либо эти вопросы ширма для иного важного дела.

— Я бы не был так уверен.

Он посмотрел на меня взглядом бесстрастным, но пытливым.

— Вы думаете, у нее еще есть почитатели?

— Не исключаю такой возможности; более того, весьма вероятно, что где-нибудь в Африке — она огромна! — отдают дань Исиде, совсем как в старые добрые времена.

— Вы это точно знаете?

— Простите, а вам-то что известно?.. Вы осознаете, что обращаетесь ко мне, будто я свидетель по делу?.. Вы устраиваете этот допрос с определенной целью?

Он улыбнулся.

— В какой-то мере, да. Недавно я столкнулся с любопытным случаем и сейчас пытаюсь докопаться до сути.

— Что за случай?

— Боюсь, в данное время я не могу поведать вам о нем, но когда мне это будет дозволено, обязательно расскажу. Вас он заинтересует — как пример невероятного выживания… Кажется, последователи Исиды верили в перевоплощение?

— Некоторые — без сомнения.

— Что они под этим подразумевали?

— Перевоплощение.

— Да, но перевоплощение души или тела?

— Вы о чем?.. перевоплощение — это перевоплощение. Вы намекаете на что-то конкретное? Если скажете все без обиняков, я постараюсь дать нужные вам сведения, а сейчас ваши вопросы вызывают определенное недоумение.

— Ну, не важно… как вы говорите, «перевоплощение — это перевоплощение». — Я не сводил с него глаз; мне показалось, что я заметил в его поведении странное нежелание распространяться о предмете, речь о котором завел он сам. Он же продолжал поигрывать ретортой на столе. — А не было ли у верящих в Исиду некоего — как бы это сказать? — священного символа?

— Что?

— Не почитали ли они такого вот… не было ли у них в символике… жука?

— Так вы о Scarabaeus sacer , священном скарабее, или, как его называет Латрейль [9] Пьер Андре Латрейль (1762–1833) — французский энтомолог. , Scarabaeus Egyptiorum , о скарабее египетском. Конечно, этот жук почитался во всем Египте… хотя, если взять шире, египтяне поклонялись многим наделенным жизнью существам, например, кошкам; как вы знаете, Осирис появлялся среди людей в образе Аписа, быка.