Ричард Марш - Жук

К нам пожаловала Дора Грейлинг, и я, не проронив ни слова, ушел с ней; мы успели протанцевать полтанца, прежде чем она со мной заговорила:

— Простите, что только что злилась на вас и… дерзила. Я всегда чувствовала, когда-нибудь мне суждено показаться перед вами в самом неблагоприятном свете.

— Это я во всем виноват: сам-то в каком свете выставил себя перед вами? Вы так добры ко мне, хотя я этого не заслуживаю — что сегодня, что всегда.

— Вы на себя наговариваете.

— Увы, я говорю правду: иначе, как получилось, что в эту минуту у меня нет ни единого друга на всем белом свете?

— У вас!.. нет друзей!.. Я в жизни не встречала человека, у которого их так много!.. Не знаю никого, о ком все вокруг, мужчины и женщины, хором говорили бы столько хорошего!

— Мисс Грейлинг!

— А уж если рассуждать о том, что вы никогда не совершали ничего стоящего, вспомните о ваших делах. Подумайте о своих открытиях, подумайте об изобретениях, подумайте о… впрочем, это неважно! Все знают, вы сделали много замечательного, и уверены, что в будущем вас ждут еще более великие вещи. Вы говорите, что одиноки, но все равно, когда я прошу вас, как об услуге — большой услуге! — разрешить мне помочь вам в знак нашей дружбы, вы… ну, вы на меня фыркаете.

— Фыркаю на вас!

— Сами знаете, что это так.

— Вы и правда заинтересовались моей… моей работой?

— Сами знаете, что да.

Она повернулась ко мне, зардевшись, — и я действительно понял, что она не лжет.

— Вы придете ко мне в лабораторию завтра утром?

— Конечно!.. да!

— Со своей тетей?

— Да, с ней.

— Я все покажу вам и объясню, ничего не скрывая, и если вы останетесь по-прежнему уверены, что в этом что-то есть и не передумаете сами, я приму ваше предложение провести эксперимент в Южной Америке.

— Конечно, не передумаю.

— И мы станем партнерами.

— Партнерами?.. Да… станем партнерами.

— Это будет стоить уйму денег.

— Есть на свете вещи, на которые денег не жалко.

— Мне такие траты просто не по карману.

— Надеюсь, они по карману мне.

— Договорились?

— С моей стороны, обещаю, что не отступлюсь.

Когда я вышел из залы, со мною рядом очутился Перси Вудвилль. Его круглое лицо вытянулось от огорчения, так сказать, обратившись в овал. Он вынул из глазницы монокль и принялся натирать его платком, затем вставил обратно, но тут же достал опять и продолжил тереть; кажется, мне еще не доводилось видеть его столь взбудораженным, а когда кто-то говорит такое о Вудвилле, это не пустые слова.

— Атертон, меня растоптали. — Я уже понял это по его виду. — Все одно к одному!.. Я получил такой удар, что уже не встану.

— Тогда ползи.

Вудвилль один из тех, кто не отстанет, пока не выложит тебе все свои печали в подробностях — даже не преминет поведать о том, как прачка испортила его рубашки. И почему это, интересно, я ему не сочувствую?

— Дураком не прикидывайся!.. неужто не видишь, как я страдаю?! Да я стою на грани безумия.

— Успокойся, старина, я тебя еще и не таким видывал.

— Не говори так со мной, ты же не законченная скотина!

— Спорим, что законченная.

— Не мучай меня, ты не такой. Атертон! — Он вцепился мне в лацканы и, кажется, был вне себя; к счастью, он успел затащить меня в нишу, поэтому нас мало кто видел. — Как думаешь, что произошло?

— Дорогой мой, мне-то откуда это знать?

— Она мне отказала!

— Да ладно!.. Ушам своим не верю!.. Отступись, позвони в другую дверь, в море рыбку ловить — не переловить.

— Мерзавец ты, Атертон.

Он скомкал носовой платок и этим комком пытался утереть себе слезы; сама мысль, что Перси Вудвилль расхныкался, казалась уморительно смешной — но, конечно, я не мог заявить ему такое в лицо.

— В этом-то я не сомневаюсь, но по-другому утешать не умею. Не расстраивайся, друг, попытайся еще раз!

— Это совершенно бесполезно… точно знаю… она мне ясно дала понять.

— Поменьше уверенности: женщины часто говорят не то, что думают. И кто эта барышня?

— Кто?.. Неужели для меня существуют в мире иные женщины, кроме нее, да и существовали ли когда-нибудь? Ты еще спрашиваешь! На моих устах одно лишь имя — Марджори Линдон!

— Марджори Линдон?

По-моему, я рот раскрыл от удивления, иными словами, используя его выражение, меня растоптали. Так я себя почувствовал.

Я зашагал прочь, оставив его удивленно смотреть мне вслед, и сразу угодил к Марджори в руки.

— Я уже ухожу. Мистер Атертон, не проводите меня до экипажа? — Я проводил. — А вы остаетесь?.. может, вас подвезти?

— Благодарю, я пока не думал покидать этот дом.

— Я еду в Палату общин, не желаете со мной?

— Зачем вам туда?

Как только я услышал, куда она направляется, понял, зачем она едет, а она заметила это, и ее дальнейшие слова служили тому подтверждением:

— Вам прекрасно известно, какой магнит притягивает меня туда. Не можете же вы не знать, что сегодня обсуждаются поправки к аграрному закону и Пол произносит речь. Я стараюсь не пропускать его выступления и не собираюсь отступаться от этого принципа.

— Он счастливец.

— Согласна — и еще раз согласна. Столь одаренного человека, как он, принято называть счастливцем, хотя это неверно… Но мне пора. Он говорил, что подъедет пораньше, хотя несколько минут назад сказал, что задерживается, но обязательно прибудет в течение получаса… До новой встречи.

Я вернулся в дом и в холле столкнулся с Перси Вудвиллем. Он уже надел цилиндр.

— Ты куда?

— В Парламент.

— Послушать Пола Лессинхэма?

— Черт его побери!

— Присоединяюсь к пожеланию!

— Там будет голосование… мне надо идти.

— Кое-кто еще отправился слушать Пола Лессинхэма — Марджори Линдон.

— О нет!.. только не это!.. господи! Эх, Атертон, жалко, я речей не произношу, никогда это у меня не получалось. Когда я встречаюсь с избирателями, мне пишут их заранее, а я потом зачитываю. Но если б я знал, что меня слушает мисс Линдон, если б разбирался в вопросе или кто-нибудь мне его растолковал, богом клянусь, я тоже выступил бы; я б ей показал, что не такой я идиот, каким она меня считает!

— Давай, Перси, дерзай!.. ты б им задал, точно!.. Вот что я сделаю — пойду с тобой! Тоже заявлюсь в Парламент!.. Теперь Пола Лессинхэма будут слушать трое.

Палата уже собралась. Мы с Перси поднялись наверх — на галерею, которая теоретически предназначалась для тех, кого принято называть «почетными гостями», то бишь для любопытствующих. Выступал Трампертон, тараторя нечто такое, что не проливало свет на вопрос, а скорее затуманивало тему. Там, где обретался мозг Палаты и процентов девяносто ее мудрости, его не слушали, только газетчики на местах для прессы делали пометки в блокнотах.