Ричард Марш - Жук

Мой разум открыт к тому, что принято обозначать как сверхъестественное. Я ничуть не сомневаюсь, что на этом свете бывает всякое: я и сам, за свою короткую жизнь, повидал немало таких случаев, когда невозможное становилось возможным. Вряд ли нам известно все; я считаю по меньшей мере правдоподобным утверждение о том, что наши пра-пра-пра-пра-праотцы, жившие тысячи лет назад и представлявшие теперь уже вымершие цивилизации, разбирались в некоторых вопросах гораздо лучше нас. Сомнительно, что все легенды лживы.

Да, нам сейчас не повторить и не объяснить того, на что якобы были способны наши предки, потому мы открыто признаем несостоятельность таких рассказов и восклицаем «Вранье!». Но все не так просто.

Скажу только о себе: я верю своим глазам. Я лицезрел некий хитроумный трюк, разыгранный передо мной. Подобный фокус, кажется, видела и моя Марджори — повторяю, я пишу «моя Марджори», потому что для меня она навсегда останется «моей»! Это происшествие едва не свело ее с ума. Когда я смотрел на Лессинхэма, мне мнилось, что рядом с ним стоит и она, такая, какой недавно предстала передо мной: с побледневшим, изнуренным лицом, с глазами, в которых застыл немой крик ужаса. Ее жизнь оказалась прочно связана с жизнью Лессинхэма — что за яд, приносящий кошмары, разлит в его венах? Мысль о том, что ее невинная чистота тоже погружается в дьявольское болото, в котором уже барахтается он, была непереносима. Когда я понял, что в этой игре мне его не одолеть — хотя ставки в ней так высоки! — руки мои зачесались от желания сдавить ему горло и добиться правды иным путем.

Без сомнения, эти чувства были написаны у меня на лице, потому что вскоре Лессинхэм произнес:

— Вы понимаете, каким странным взглядом вы смотрите на меня, Атертон? Окажись перед вами не я, а зеркало, вы бы сами изумились тому, что там увидели.

Я отпрянул от него — смею предположить, весьма угрюмо.

— Вряд ли бы мое изумление превзошло ваше, доведись вам увидеть себя — трясущегося перед картинкой со скарабеем.

— Как легко вы затеваете ссоры.

— Ничего подобного.

— Значит, это я. Если так, тогда давайте сразу забудем о возникшем недоразумении: оп! — и все в прошлом. Боюсь, мистер Линдон, ввиду наших политических расхождений, зовет меня анафемой. Неужели ему удалось заразить вас своим настроем?.. Ведь вы мудрее его.

— Я знаю, вы прекрасно жонглируете словами. Но сейчас одними словами не обойтись.

— А что тогда нужно?

— Я сам начинаю недоумевать по этому поводу.

— Я тоже.

— Как вы любезно изволили предположить, я считаю себя мудрее Линдона. Мне нет никакого дела до вашей политики или до того, что вы под ней подразумеваете. Мне все равно, замарал вас свет — как остальных, как меня — или нет! Однако меня действительно заботит, не схоже ли это с проказой. Мне кажется, что да.

— Атертон!

— С самого начала нашего знакомства я чувствовал, что в вас есть нечто странное, хотя и не мог поставить диагноз; есть в вас нечто нездоровое, выходящее за рамки обычного, неестественное — ваша особая аура. В последние несколько дней события вокруг вас завертелись с огромной скоростью. В их ярком свете я с тяжелым сердцем увидел, как эта ваша особенность проявила себя. Пока вы не дадите всему удовлетворительного объяснения, вам придется отказаться от брака с мисс Линдон, иначе я сам расскажу ей то, что знаю, и, при необходимости, поведаю об этом целому миру.

Он ощутимо побледнел, однако улыбнулся — одними губами.

— Любопытная у вас манера вести разговор, мистер Атертон… О каком вихре событий вы говорите?

— Кто был тот практически нагой человек, покинувший ваш дом столь странным образом в глубокой ночи?

— Это и есть одна из тех историй, которыми вы вознамерились пощекотать нервы публике?

— Это и есть то единственное объяснение, что вы можете дать?

— Вперед, выдвигайте свои обвинения дальше.

— Я гораздо наблюдательнее, чем вы, кажется, предполагаете. Тот случай немало заинтересовал меня по нескольким причинам, и с тех пор я не могу перестать думать о нем.

Безрассудно называть, как вы сделали вчера утром, это происшествие обычным ограблением, а его главного виновника безумцем.

— Извините, ничего подобного я не говорил.

— Тогда что вы имели в виду?

— У меня не было никаких теорий по этому поводу, их нет и сейчас. Все эти утверждения исходят от вас.

— Вы сами не были на себя похожи, когда просили меня молчать о случившемся. Это позволило мне прийти к некоторым выводам.

— Вы предвзято отнеслись к тому, что я делал, мистер Атертон. Как по мне, в том не было ничего неестественного… Однако… продолжайте.

Он завел руки за спину и положил их на край стола, у которого стоял. Ему было откровенно не по себе; однако мне, как бы того ни хотелось, по-прежнему не удавалось выбить его из колеи — ни морально, ни интеллектуально.

— Что это у вас за друг с Востока?

— Я вас не понимаю.

— Уверены?

— Абсолютно. Повторите свой вопрос.

— Кто ваш друг с Востока?

— Не припоминаю таких друзей.

— Вы готовы в этом поклясться?

Он засмеялся — весьма натянуто:

— Вы пытаетесь меня запутать? Вы слишком пылко взялись за дело. Сначала позвольте мне уловить истинную суть ваших расспросов, лишь затем я смогу клятвенно вас заверить в чем бы то ни было.

— Известно ли вам, что в данный момент в Лондоне некая персона утверждает, что когда-то на Востоке была очень близко — и любопытным образом — с вами знакома?

— Я этого не знал.

— Вы клянетесь?

— Клянусь.

— Это странно.

— Что в этом странного?

— Я предполагал, что эта личность вас преследует.

— Преследует меня?

— Именно.

— Вы шутите.

— Думаете?.. Вспомните изображение скарабея, которое вчера утром напугало вас чуть не до безумия.

— Вы слишком сильно выразились… Я понял, о чем вы.

— Иными словами, вы хотите сказать, вам неизвестно, что этим вы обязаны своему восточному другу?

— Я не понимаю вас.

— Уверены?

— Конечно… Мне кажется, мистер Атертон, это вам, а не мне, следует прояснить ситуацию. Знаете ли вы, что я пришел к вам именно за тем, чтобы спросить, как именно то изображение попало в вашу комнату?

— Его оставил Повелитель Жука.

Это было чистой импровизацией — но она попала в точку.

— Повелитель… — Он запнулся — и умолк. Но не проявил признаков волнения. — Буду с вами откровенен, раз вы мечтали об откровенности. — Улыбался он на сей раз с гораздо большим трудом. — Недавно я стал жертвой наваждений, — он сделал паузу, — особого толка. Я испугался, что они появились из-за моего умственного переутомления. Неужели вы можете раскрыть их настоящий источник?

Я молчал. Он не потерял самоконтроля, однако подергивание губ выдавало напряжение. Еще немного, и мне удалось бы раскрыть другую сторону личности мистера Лессинхэма — ту, что он прятал от остального мира.