Юрий Чучмай - Ведьмы танцуют в огне

Кажется, не только у Готфрида было сегодня плохое настроение. Даже Герренбергер были какими-то вялым и спешил поскорее выбить из ведьмы признание, вместо того чтобы долго задавать ей дурацкие вопросы, на которые все отвечают одинаково: «Невиновна».

Подсудимую растянули на лестнице, хрустнули её суставы и она вдруг оглушительно закричала, что она ведьма. Однако герр инквизитор не спешил её отпускать.

— Вы принадлежите к ковену, действующему в городе?

— Да! Только отпустите!

Дитрих, повинуясь приказу ослабил верёвки.

— Я невиновна! Клянусь, нет моей вины! Клянусь Богом!

Герренбергер вздохнул, с шумом выпустив воздух из волосатых ноздрей.

— Давайте опять.

Альберту снова растянули на лестнице, и она снова начала кричать, что она ведьма. Но едва её отпустили, она снова начала божиться, что невиновна. Так повторялось пять раз.

— Почему вы сначала сознаётесь, а затем вновь отрицаете свою вину? — без особого интереса спросил наконец судья.

— Это потому, что у ваших палачей руки коротки, — ответила ему наглая ведьма, усмехаясь.

— Господа, пойдёмте обедать — вдруг предложил Герренбергер, и остальные с радостью согласились. — А вы, Айзанханг, добейтесь от неё признания. Если что, потом задним числом запишем.

Герренбергер, а с ним священники и даже писарь, поднялись со своих мест и ушли.

— Что с тобой сегодня, Гога? — накинулся на Готфрида Дитрих. — Я уж не знаю, что думать! Вдруг, думаю, тебя там околдовали или ещё что… Ты какой-то… сам не свой.

— Я не спал всю ночь, — ответил Готфрид хмуро.

— Это ещё почему?

— Потому что мне такое ночами снится…

И Готфрид рассказал ему о своих снах, и о том, как они провели эту ночь с Эрикой.

Дитрих присвистнул.

— Всё говорит в пользу того, что Эрика — ведьма, — авторитетно заявил он.

— Кстати, я тут подумал, — Готфрид словно и не слышал его. — Ведь она девственница, умеет читать и писать, так может быть она монахиня? Или готовилась уйти в монастырь? Представь, ведьмы, чтобы навредить Господу…

— Откуда ты, Гога, знаешь, что она девственница?

— Сама сказала.

Дитрих расхохотался, а потом спросил с ехидцей:

— Сама сказала?

Готфрид только вздохнул.

— Убивают монахиню? — с сомнением проронил Дитрих. — Гога, ты придумываешь ей оправдания.

— Можешь думать что хочешь, — разозлился Готфрид. — Только никому об этом не говори. Понял?

— Хорошо, хорошо. А теперь давай её это… — Дитрих кивнул на Фегер и взялся за ремень.

— Подожди, — одёрнул он друга. — Сначала признания добьёмся, а потом делай что хочешь. Почему тебе неймётся всё время?

Дитрих пожал плечами.

— А ты чего разозлился? Тебе какая разница? Эта ведьма сама свою душу погубила, я-то причём?…

— Заткнись и помоги лучше, — Готфрид отвязывал Альберту от лестницы.

Вдвоём они посадили её на деревянное кресло, защёлкнули руки в железные кандалы. Дитрих, как профессиональный палач, мигом всё смекнул и принёс две пары тисков — для пальцев рук и ног.

— Давайте ребятки, — сказала Альберта, злорадно усмехаясь, — пытайте бедную женщину…

— Сам с ведьмой связался, а меня… — начал сетовать Дитрих.

— Ты заткнёшься или нет? — заорал Готфрид.

Дитрих отпрянул от него, в глазах его на секунду мелькнул страх, но он сразу сменился презрением.

— Что ты орёшь-то, как на дыбе? — брезгливо сказал он, однако в голосе его чувствовалась попытка примириться. — Делов-то…

Однако Готфрида это только больше злило. Он разогнул пальцы упирающейся Альберты, надел на них тиски и рывками принялся закручивать винт.

— Альберта Фегер, вам же лучше будет подписать признание. Таким образом вы сможете избежать многих мучений, — монотонно говорил Готфрид сквозь её крики.

— Хорошо, я признаюсь! — закричала она, и Готфрид тут же ослабил тиски.

Альберта с болью покосилась на свои искалеченные пальцы, но лицо её тут же злобно скривилось, и она выпалила:

— Я признаюсь, что вы сопляки, каких свет не видывал!

— Вот шлюха, — бросил Дитрих, плюнув на пол. — Корчишь из себя вторую Шварц?

Он стоял чуть поодаль и живо разминал кулаки, будто готовясь к драке.

Готфрид снова завернул тиски до упора, так, что, казалось, они вот-вот сойдутся, измельчив кости ведьмы в муку.

— Да ты пошибче, пошибче! — издевательски кричала Фегер, обезумев от боли. — Каши мало ел? А ты знаешь, что такое восьмерых детей родить?!

— Давай тиски для ног, — бросил Готфрид.

Дитрих отошёл в угол, где какой-то идиот свалил палаческий инструмент, и принялся рыться там.

— Господи Иисусе, помоги мне выстоять, пресвятая Дева, дай силы…

— Господь не помогает ведьмам, — рявкнул на неё Готфрид. — Дитрих, хватит возиться!

— Я всю жизнь была честной женщиной! Это вас он накажет! Это вы — слуги дьявола! Зад ему целуете, говно его жрёте…

Этого Готфрид не мог стерпеть. Ярость и ненависть захлестнули его, и он ударил её. Потом снова. И снова. Кулаком прямо по лицу. И ещё раз. Что-то хрустнуло, и он как сквозь сон услышал голос Дитриха:

— Гога, Гога, да ты с ума сошёл что ли?

Друг перехватил его посередине груди и оттаскивал от кресла, в котором безвольной куклой лежала Альберта Фегер. На левом виске её была вмятина, из которой торчала белая кость и медленно сочилась кровь.

— Успокойся, успокойся, — бормотал Дитрих, постепенно ослабляя хватку.

— Шлюха, — процедил Готфрид, тяжело дыша.

— Правильно, я бы всех баб в цепи! Бог создал их после мужчины, так что они должны подчиняться. Ноги нам должны целовать. А они дьявольское семя, прелюбодействуют и богохульничают… ты только успокойся, Гога, успокойся!

Внезапно дверь скрипнула. Фёрнер показался в проходе, произнёс «Здравствуйте, герры…» и тут же остановился, уставившись на окровавленное тело.

— Айзанханг, что здесь происходит? — спросил он, глубоко дыша, точно пытаясь подавить ярость.

— Я… — Готфрид плохо соображал, язык у него заплетался. — Простите, герр Фёрнер, я решил, что надо получить признание…

— И для этого убили ценного подозреваемого, Айзанханг? Вы знаете, сколько она могла нам рассказать?!

Готфрид виновато кивнул, спрятав глаза.

— Это всё сны! — вступился за друга Дитрих. — Готфрид не рассказывал вам, что его преследуют страшные ведения? Поэтому в прошлую ночь он не спал, вот и не рассчитал силу…

Фёрнер недовольно фыркнул.

— Дознания в отсутствие судейской коллегии категорически запрещены. Просто потому, что некому будет записать признания подозреваемого, — сказал он. — Вам обоим грозит дисциплинарное взыскание.

— Мы ж хотели, как лучше, — промямлил Дитрих. — Притом, герр инквизитор сами сказали, что можно задним числом…

— А вас, Айзанханг, я попрошу в мой кабинет для объяснений.