Юрий Чучмай - Ведьмы танцуют в огне

Вдруг он получил сильный удар по своей пустой голове, упал, а сапоги стражников тут же заплясали по его рёбрам.

— А ну отставить! — рявкнул на них Готфрид. — Кто позволил отлучаться с поста?

— Да мы… — попытался возразить один, но всё-таки они бросили несчастного нищего и прошли мимо Готфрида, опустив головы и ругаясь сквозь зубы.

— Вот дьявол, — проворчал Готфрид, подходя к блаженному. Кажется тот был ещё жив.

— Дьявол — просто видение сумасшедшего монаха, — уверенно сказал тот, поднимаясь с земли и прикрывая пострадавшие рёбра. — Нету никакого дьявола. Это Бог так зол с нами.

— Не подходил бы ты близко к ратуше, — мягко сказал ему Готфрид. — А то ведь убьют тебя эти…

Сумасшедший ничего не ответил, а повернулся к нему болтающимся в дырявых штанах задом, и медленно поплёлся восвояси.

Исповедальная кабинка — тесное, тёмное помещение с решёткой между грешником и священником. Готфрид вошёл в неё, притворил хлипкую дверцу и сел.

— Святой отец, я хочу исповедаться, — сказал он со вздохом.

Спокойный, мягкий и, казалось, равнодушный голос ответил ему.

— Что тебя гложет, сын мой?

Готфрид помолчал мгновение, раздумывая, с чего начать, и произнёс:

— Мне кажется, я предал Бога.

И снова замолчал.

— Что же случилось? — равнодушно спросил священник. Но разве ему объяснишь то, в чём сам запутался? Не легче ли просто купить индульгенцию, ничего не говоря? Если бы ещё существовали индульгенции от совести… А может нужно ему рассказать всё, сбиваясь и всё время возвращаясь в начало, чтобы самому хоть немного понять?

— Понимаете, я нарушил прямой приказ…

Нет, не так. Разве это грех? Да и никакого приказа, собственно, никто и не нарушал. То есть приказ герра Фёрнера, конечно, пришлось нарушить, чтобы выполнить приказ герра епископа, их светлости, но ведь это не грех, так как епископ стоит выше своего викария… Господи, какая каша в голове! В чём же он согрешил? Господи, да разве он грешил? Эрика…

— Сегодня я убил женщину.

Вот так. Начнём с конца.

— Вот как? Вы уверены в этом?

— Конечно, я уверен, — сказал он, сдерживая раздражение. — Её подозревали в колдовстве, а мы должны были пытать её. Она издевалась над нами. Я не выдержал, разозлился и… убил. А в понедельник меня ждёт суд.

— Что же, я думаю вы заслуживаете справедливого наказания. Купите индульгенцию и Господь простит ваш грех.

— И мне страшно, потому что дома у меня живёт девушка. Что с ней будет, когда меня посадят?

— Это ваша жена?

— Нет… Просто мы случайно оказались вместе. Но никакого прелюбодеяния не было.

— Хм… — протянул по ту сторону решётки этот продавец прощений. — Ну что же, приобретите индульгенцию, и Господь простит вас.

— Да, пожалуйста. И, знаете, я бы хотел освятить своё жилище, потому что последнее время меня мучают кошмары, и я думаю, что в этом виноваты дьявольские силы.

— Хорошо, давайте выйдем…

Через полчаса Готфрид уже был счастливым обладателем куска бумаги, который удостоверял, что рекомый Готфрид Айзанханг получил прощение грехов вольных и невольных. Индульгенция выдавалась от имени Папы Римского, поэтому в силе её сомневаться не приходилось. Индульгенции сильнее мог выдавать только сам Бог, но, как известно, в небесной канцелярии нет бумаги и чернил.

Готфрид шёл домой. На душе было чуть легче, но только чуть. Он всё также боялся тюрьмы. А Эрика? Куда она пойдёт?

Рядом с Готфридом шагал отец Фиделиус — низкий, округлый и плешивый. Кажется это именно он исповедовал старуху Фаульхайма. А может быть и нет. Всю дорогу говорили о войне со Швецией и сошлись на мнении, что шведами управляет дьявол, и что Господь не потерпит святотатства и накажет изуверов.

А потом Готфрид решился спросить то, о чём думал два дня.

— Святой отец, скажите, а что написано в Исходе, глава двадцать вторая, стих восемнадцатый?

— М-м… — промычал священник, закатив глаза. — Ах, да: «Ворожеи не оставляй в живых». А почему это вас так беспокоило.

— Просто, вспомнилось что-то…

Дома у Готфрида священник достал свои принадлежности и долго ходил по комнатам, кропя святой водой и читая молитву. Особенно крепко он взялся за постели Эрики и Готфрида: он окропил их трижды, так что, наверное, спать на них в эту ночь будет невозможно. А ну и пусть, главное что кошмарные сны исчезнут, а подобную мелочь можно и перетерпеть, ничего страшного.

Когда же священник ушёл, приняв щедрое пожертвование, дом казался наполненным свежестью и чистотой. В нём так легко дышалось, но у Готфрида ещё оставались сомнения в том, что его мерзкие ведения кончились.

Перед сном он строго-настрого наказал Эрике разбудить его ранним утром, и плюхнулся на постель прямо в одежде — усталость срубила его.

И на следующий день Путцер всё молчал. Кажется, это начало надоедать даже судьям. Они бы с большей охотой растянули на дыбе какую-нибудь полуголую ведьму, да послушали её вопли. А скорняк, эта жирная и потная туша, этот измученный пытками кусок дерьма, висел на страппадо, закатив глаза и молчал как рыба. Казалось, от ежедневных мучений он вообще перестал что-либо чувствовать и понимать.

— Рудольф Путцер, вы признаёте, что были в ночь на первое мая на шабаше в Хаупсморвальде?

Молчание.

— Рудольф Путцер, как вы объясните своё присутствие на шабаше в Хаупсморвальде?

Молчание. Только поскрипывает натянутая до отказа верёвка.

— Рудольф Путцер, заключали ли вы договор с дьяволом?

Молчание.

— Рудольф Путцер, где находится книга с именами всех ведьм и колдунов Бамберга?

И только молчание в ответ.

— Может попробовать латынь? — предположил Фёрнер. — Quo usque Rudolf, abuter patientia nostra?

Скорняк не ответил.

— Колдовство, — прошептал один из судей доктору Фазольту. — Человек не может так молчать.

— Может быть, отправить его в тюрьму, да и пусть сидит? — задумчиво обронил Фазольт. — Хотя, нет. Пусть повисит, может быть, потом заговорит.

Господа судьи поднялись со своих мест, начали собираться на обед. Ганс Шталь скрипел пером, спеша записать в протокол все действия подсудимого и судей.

— После обеда ещё допросим, — Эрнст Фазольт, не дожидаясь других, уже подошёл к дверям.

Инквизиторы вышли, и сквозь раскрытую дверь Готфрид видел, как герр Фёрнер взял протоколы параллельных дознаний и принялся читать.

Дверь закрылась.

— Хорошо им, — посетовал Дитрих. — Чуть что — на обед. Дескать, господские желудки не то, что обычные — им без обеда никак нельзя.

Он вздохнул и живот его красноречиво заурчал.

Готфрид не успел ответить, потому что дверь снова отворилась.

— Герр Фёрнер вас к себе просили, — сказал стражник, показавшийся в проёме.