Александр Киричек - Водоем. Часть 1. Погасшая звезда

— И больше она не пела? — также шепотом спросил Сергей.

— Нет, ни разу, — проговорил старик. — Но, может, если не мне, так тебе еще доведется услышать это божественное пение. Я почему-то в это верю…

Оказавшись дома, в огромной и пустой квартире, давящей на душу всей своей угрюмой тишиной, Сергей поспешил поскорее включить телевизор — ради создания иллюзии неодиночества. Кто-то говорит и ладно, значит, жизнь продолжается — если и не здесь, то вокруг, в мире, и ты не одинок, стоит только протянуть руку, стоит только захотеть порвать эту изоленту отчуждения, отделяющую от других людей. Но пока было не до того — надо внутренний хаос окосметить или, может, окосмичить, т. е. привести в порядок, преобразовать в гармонию космоса. Но мысли не слушались, упорно не поддавались никакой системе и продолжали путаться…

Столько событий в течение последних дней, и одно чудеснее другого, столько информации, и все чудесно, неправдоподобно, загадочно, мистично и вместе с тем страшно, опасно, тревожно. Конечно, атеистом он никогда не был, ему был ближе пантеизм, вера в Высший Разум и Информационное поле Вселенной: первое тождественно со вторым, а второе всепроникающе, вездесуще. Только так, полагал он, приняв гипотезу об Информационном Поле, населенном мельчайшими психионами и сапионами, только и можно объяснить все необычное, паранормальное, начиная с телекинеза и полтергейста и заканчивая ясновидением, метемпсихозом, проскопией и многим-многим другим, непризнанным наукой. Ведь все дело в том, кто и как способен подключаться к этому полю и черпать оттуда именно то, что нужно, или хотя бы то, что можно, что важно и истинно, пусть и частично-относительно истинно. Кому, как не ему, прослушавшему полтора десятков спецкурсов по философии и методологии науки, было знать обо всех слабостях сциентизма, о жестких ограничениях научного метода, о реликтовом консерватизме ученых. Раз уж сам профессор Никифоров, заведовавший сектором методологии науки Института философии, на полном серьезе убеждал их, студентов, в истинности духовидческих способностей Сведенборга, в точности астрологических прогнозов Кеплера, раз уж сам великий Фейерабенд приравнял науку к каббале, мифам, к учениям алхимиков и теософов, гностиков и герметистов, доказывая, что первая не имеет никаких преимуществ перед последними, а держится исключительно на силе авторитета, благодаря рекламе, пропаганде, внедренном в массовое сознание лживом ореоле безгрешности, то почему он, аспирант-заочник, должен сомневаться в реальности иных миров, в материальности сознания, в бессмертии души, в божественном творении «почти что из ничего»?

И все же, пусть только краешком души, он сомневался, хотя, казалось, в его недлинной жизни уже были странные знаковые события, роковые совпадения, а семейное предание хранило немало историй о вещих снах, чудесных исцелениях, неожиданных спасениях — ну, чего стоит хотя бы история бабушки Маши, волшебным образом ускользнувшей от стаи голодных волков в годы военного лихолетья… Но этих случаев, пусть и ярких, показательных, было недостаточно, и самое главное заключалось в том, что при желании все можно было объяснить, не прибегая к помощи потусторонних сущностей и сил. Ведь те же волки могли действительно почуять запах иной, более вкусной добычи, или же вещие сны могли оказаться самоиндуцирующимися (и откуда вылезло это корявое латинское словечко!) пророчествами по принципу: «чего боишься, то и случается…»

Но это было уже в прошлом. Сегодняшний вечер развеял все сомнения, и вера, наконец, покорилась, уступив место знанию. Теперь он не сомневался, а уже твердо знал: загробный мир существует, наше бытие не ограничено земным существованием (или лучше было бы сказать «прозябанием»?), сверхъестественные создания реальны… Но, оказывается, это знание уже не было насущным, теперь оно казалось лишь само собой разумеющейся информацией, а главное оставалось скрытым, запутанным, непонятным. Почему именно ему старик-монах открыл путь в Междумирье? И не тот ли самый это мир, где он бывает во снах? Зачем и Харитон, и девушка (опять он не мог вспомнить ее имени) так подробно рассказывали ему о пути в Иномирье? Не потому ли, что только проникнув туда, он сможет избежать гибели? И каким образом его кузина, прекрасная Елена Кострова, могла там побывать и не только побывать, но и вернуться, если… если, со слов монаха, даже младшим богам туда путь заказан, а смертным, но только избранным из них, проход открывается лишь в одну ночь в году? И, главное, в чем состоит его миссия? Неужели именно ему надо будет оседлать Единорога и попасть туда, и не когда-то, а через две недели, в самую короткую ночь года, в ту самую ночь на Ивана Купалу, когда он должен погибнуть? Или все же не должен? Но для чего? Чтобы избежать смерти, только ради самоспасения собственной скромной персоны или есть иная, более важная и высокая миссия? Но какая? И как? Как проникнуть в это Царство Тишины? Как переплыть реку Плача? На Единороге? Но где найти-отыскать этого «всамделишного, реального, из плоти и крови», а не фантазийного, поддельного или иллюзорного Единорога?

Для начала он решил все же «оседлать» более скромную и простую задачу — выяснить как звали девушку… Имя-то без сомнения греческое… Вот и словарик по античности… Кажется, ее звали на Ге-… Так-так… Геба, Геката, Гекуба… Нет-нет, все не то… Гера, Гермиона, Герса, Гесиона… Вот! Точно, так и есть — ее звали Гесиона… И это имя моей Анимы?!! Так, что же тут написано… «По требованию оракула была отдана морскому чудовищу и освобождена Гераклом», затем «была выдана замуж за Теламона, родила ему Тевкра… своим покрывалом выкупила своего брата Подарка (=Приама)». И все? Не густо, если не сказать, что скудно… И непонятно… Значит, она — тетя славного Гектора и прекрасного Париса, укравшего еще более прекрасную Елену, и прорицательницы Кассандры, предсказавшей падение Трои, но ей, увы, никто не поверил… И что же все это значит?

Надо посмотреть у Грейвса… Ага, вот и именной указатель… Ага, ее приковали к скале, как Андромеду, но на самом деле это не девушка, а богиня и одновременно Афродита и Астарта, похотливая морская богиня, «повелительница мужчин». Но Астарта и Афродита — богини любви… Так, что там про Астарту… О, спутница бога войны — Ваала или Мардука, ее священное животное — лошадь (почти что единорог, только без рога!) и голубь (м-да…), олицетворение планеты Венера.

Ладно, будем дальше про Гесиону… Ну, теперь ясно — ее приковали к скале, совсем нагую (что-то я не заметил, чтоб во сне она была без одежды), а Геракл с товарищем пожалел… Да, видимо она так долго висела, бедняжка… Геракл ее освободил (что-то я не очень тяну на Геракла) и пошел менять на двух белоснежных коней, которые могли мчаться над водой или хлебным полем, как ветер (о, это то, что надо, мой единорог тоже должен так скакать).