Сергей Владич - Слуги дьявола

В пещерах царила абсолютная тишина, было холодно и очень темно. Единственный видимый огонек мерцал впереди, как оказалось, — возле кельи, устроенной в память о Досифее. Они подошли поближе и увидели, что свет исходил от стеклянной лампадки, которую держал в руках сидящий у входа в келью монах. Он был маленького роста, сгорбленный, его голову и плечи покрывала черная накидка, и поэтому все, что им удалось разглядеть в мерцающем свете лампадки, — это морщинистое лицо старца с тонкими губами и несколько массивным подбородком без признаков какой-либо растительности.

Трубецкой и Анна остановились возле кельи и молча постояли минуту или две. Они не решались потревожить монаха разговором, но тот вдруг сам заговорил тихим и в то же время неожиданно высоким по тембру голосом. Он говорил не поворачивая головы, хотя было очевидно, что слова его адресованы Сергею Михайловичу и Шуваловой.

— Что привело вас к Досифее? — спросил монах.

— Поклониться хотим памяти великого отшельника и о жизни его узнать, — тихо произнесла Анна Николаевна.

В ответ на это монах не проронил ни слова, лишь слегка кивнул несколько раз. Возникла пауза. Затем монах повернул к ним голову и, как показалось Трубецкому, с любопытством посмотрел на Сергея Михайловича и Анну. Трубецкого поразили удивительно живые глаза на покрытом морщинами лице старца.

— Ну, раз так, тогда слушайте, — вдруг сказал монах. — Красивая сказка о Дарье-Досифее, которой уже много лет потчуют посетителей монастыря, — лишь часть правды. А ведь не только монастырское воспитание привело ее к Богу, но любовь земная, человеческая, и случилось это так.

Когда Дарьюшке исполнилось пятнадцать лет, в городок, где тогда жило семейство Тяпкиных, прибыл на постой направляющийся в столицу гвардейский Семеновский полк. В том полку служил прапорщик лейб-гвардии Алексей Шубин. Чрезвычайно красивой наружности, ловкий, словоохотливый, он вмиг покорил сердце юной девушки. И когда полк должен был отправиться дальше, Дарья готова была идти пешком за ним хоть на край света. Но тут тяжко захворала ее мать, и она не решилась оставить родителей и сестер. Лишь через несколько месяцев собралась-таки Дарья ехать искать Шубина, и вот тогда-то от петербургской своей родни узнала, что милый ее сердцу прапорщик теперь в нежных чувствах состоит с Елизаветой, дочерью самого царя Петра, жившей по велению действующей императрицы Анны на поселении поблизости от Петербурга. Там опальная Елизавета, открыто водившая дружбу со слобожанами и гвардейскими офицерами, расквартированными неподалеку, и увидела красавца Шубина и полюбила его.

И все равно отправилась Дарья в Петербург, под предлогом родню навестить, но по прибытии узнала, что о неосторожной связи Елизаветы донесли императрице Анне, которая, желая досадить царевне, приказала Шубина арестовать, заковать в оковы и поместить в каменный мешок, где нельзя было ни сесть, ни лечь. После пыток Шубина сослали на Камчатку…

Дарья кинулась к отцу с отчаянной просьбой помочь найти и спасти Алексея, но тот лишь руками развел. Тогда Дарья отправилась в церковь, упала на колени перед иконой Божией Матери и стала горячо молить о спасении любимого. Всю ночь молилась Дарья, и было тогда ей видение — сама Дева Мария говорила с ней и предрекла, что спасти Шубина сможет только сама Дарья, если пожертвует ради этого мирской жизнью и станет невестою Христовой. Но сделает это так, чтобы завет между ней и Господом втайне от всех остался. Не раздумывая, в тот же день постригла Дарья свои чудные волосы и ушла из дому искать покой для души и утешение для сердца. А чтобы тайну завета сохранить, обратилась отроком. Так и стала она отшельником и провидцем Досифеем, и служение ее, от любви и чистоты сердца исходящее, было там, свыше, принято. — Монах, как показалось на мгновение, горестно вздохнул. — Поелику по прошествии многих лет страдания Шубина прекратились. И случилось это немедля по возвращении Елизаветы Петровны из Киева в Петербург. Вдруг государыня вспомнила о своем любимце, когда-то сосланном из-за нее в дальнюю Камчатку. С великим трудом отыскали его в одном камчадальском селении. Посланник императрицы объездил все прииски, спрашивал везде, нет ли где Шубина, но не мог ничего разузнать. Когда Шубина ссылали, то не объявили его имени, а самому ему запрещено было называть себя под страхом смертной казни. В одной юрте посланник царицы спрашивал нескольких бывших тут арестантов, не слыхали ли они что-нибудь про Шубина, но никто не дал положительного ответа. Потом в разговоре с арестантами посланник упомянул имя императрицы Елизаветы Петровны. «Разве нынче Елизавета царствует?» — спросил тогда один из ссыльных. «Да, вот уж который год, как Елизавета Петровна взошла на родительский престол», — отвечал посланник. «Но чем вы удостоверите в истине?» — спросил ссыльный. Офицер показал ему подорожную и другие бумаги, в которых было написано имя императрицы Елизаветы. «В таком случае Шубин, которого вы отыскиваете, перед вами», — отвечал арестант. Его привезли в Петербург, где он был произведен «за невинное претерпение» прямо в генерал-майоры лейб-гвардии Семеновского полка и получил Александровскую ленту. Императрица пожаловала ему богатые вотчины, но Шубин недолго оставался при дворе. Камчатская ссылка, где он предался глубокой набожности, совершенно расстроила его здоровье, и уже в чине генерал-поручика он просил увольнения от службы. Получив отставку, Шубин поселился в своем имении, где и умер тихо. Вот так-то.

Монах замолчал, затем бесшумно поднялся, поставил лампадку на полку возле кельи, зажег от нее свечу, трижды перекрестился на иконы и, не сказав больше ни слова, медленно, шаркающей старческой походкой удалился куда-то вглубь пещеры и там пропал из виду. Трубецкой и Анна переглянулись.

— А я только спросить хотела…

— Да-да, это же тот самый Шубин, о котором в дневниках Дубянского упоминается! — шепотом проговорил Трубецкой. — Так вот почему Досифея вспомнила о нем в разговоре с императрицей! Вот это история!

Сергей Михайлович был не на шутку взволнован услышанным и, наверное, поэтому не сразу почувствовал сквозь одежду, как к его спине приставили что-то острое, по ощущению — лезвие ножа.

— Попрошу не оборачиваться и не делать резких движений, — послышался сзади глухой, как с того света, голос.

Анна, которая стояла впереди Трубецкого, — а в узком проходе было не разминуться — вздрогнула от неожиданности и попыталась повернуться.

— Я же сказал: не двигаться, если не хотите неприятностей, — вновь послышалось сзади. Движением воздуха задуло свечу, которую Сергей Михайлович держал в руках. Пространство вокруг них теперь освещалось лишь свечой Анны и крохотным огоньком от стеклянного масляного светильника, оставленного монахом.