Ева Соулу - Вестник

Пауза затянулась. Элинор с поразительным радушием рассматривала Джулию, а у той не было сил реагировать на это иначе, нежели усталым молчанием (она бы заснула, стоило ей прислониться к неподвижной поверхности). Похоже, единственной среди них, кого эта тишина действительно смущала, оказалась Виктория.

— Мы хотели попросить вас, мисс Грант, когда он проснется… Скажите, что мы очень тревожимся за него… — ее голос был настолько слаб, что Джулии пришлось напрячься, чтобы разобрать слова. — Пускай он простит нас за то, что мы оставили его одного в ту ночь. Мы не могли предположить… И тетя Каталина… умерла так внезапно. Мы теперь совсем одни. Мы не хотим лишиться его…

«Даже не надейтесь». Джулия сделала над собой еще одно усилие, стараясь говорить мягко:

— Конечно, я всё ему передам.

Теплота в ее голосе слегка успокоила Викторию. Та вспыхнула благодарной улыбкой и порывисто коснулась ее руки, — но быстрое скольжение гладких пальцев вызвало у Джулии оторопь. Виктория споткнулась об ее изменившийся взгляд и отпрянула за плечо сестры. Элинор совершенно некстати усмехнулась. Сделала вид, что пытается совладать с собой, но уголки красивого рта по-прежнему кривились. Джулия начала злиться. Вокруг сестер плясали шустрые тени, а она была слишком вымотана, чтобы не замечать их.

Виктория заговорила снова:

— Мисс Грант, через четыре дня будут оглашать завещание тети Каталины. Мы тянули время, но, похоже… — Она запнулась. — Похоже, мистер Райн не поправится так быстро. А мы нуждаемся в его присутствии.

— Поэтому, — перебила ее Элинор, — мы просим вас приехать как его доверенное лицо.

— Хорошо. Куда и когда?

— Двадцать шестого, в Астоун, в четыре часа. Мы пришлем за вами машину. Она доставит вас в замок и отвезет обратно, если пожелаете.

Это было на руку Джулии, она не хотела оставлять Алекса одного надолго.

— Тогда до встречи, мисс Грант. — Элинор сощурилась. Оглянулась на сестру, давая ей знак прощаться.

— До свидания, — почти шепотом откликнулась Виктория.

Джулия облегченно вздохнула.

Они ушли, оставляя в коридоре едва ощутимый запах духов; Джулия помнила его — всё тот же аромат фиалки. Сердце было тяжелым и ленивым. Скоро ей придется вернуться в их дом, впервые после… Нет, нельзя. Не надо думать об этом сейчас. Еще слишком рано.

Джулия наконец-то перестала рассеянно всматриваться в пустоту в конце коридора и повернулась к палате Алекса. И тут что-то произошло. В первый миг она остолбенела, незнакомый инстинкт царапнул по нервам. Потом поняла: чей-то взгляд. Всего лишь взгляд — секунду назад она смогла бы разобрать лицо, но теперь оно распалось на части в сновавших вокруг людях. Джулия запомнила лишь глаза, светлые, как кубики сухого льда. Еще несколько минут она озиралась по сторонам, словно в этом был какой-то смысл.

Полицейское управление

25 октября, полдень

Дэн привычно изображал старый локомотив, перемещаясь по кишащему коллегами офису. Ну, разве что не скрежетал. Куда бы он ни двинулся — от входной двери до личного закутка, из кабинета до кофейного автомата, или на вызов, — его движения были размеренными, взгляд — задумчивым, и остановить его было невозможно. Байронс не считал нужным переживать из-за вспенивающихся за спиной взглядов: они всё равно не отстанут.

Когда-то он свалился в эту контору, как в плотную гипсовую повязку, не дающую толком двигаться или дышать. Зато по ее границам он распознал контур собственного «я», хоть это и не доставило ему особой радости. Годы шли, его интересы оставались тайной для заинтригованных сослуживцев и, возможно, именно поэтому его положение было не ахти какое: даже спустя двадцать лет ему не доверял почти никто. Но выбор был осознанным, и он каждый раз с чувством удовлетворения вносил разброд в слаженный механизм местного подразделения, поделившегося на оппозиции задолго до его появления на этот свет. «Тайная» междоусобица в управлении не особо выкручивала руки закону, поэтому Дэн предпочитал не вмешиваться. К сожалению, мало у кого была такая возможность. Желание тихо работать обернулось против него: он не просил денег, не требовал повышения, не интересовался ничем, кроме расследований — конечно, он что-то замыслил; подозрение только закрепилось после того, как Байронс мимоходом отправил в отставку позапозапрошлого начальника, наследившего в его деле. С тех пор противостояние между Дэном и преходящим старшим инспектором стало чем-то вроде спасительного цирка для остальных — никого не увольняют и виновных вроде как нет. Начальники спускали собак на локомотив, а тот чесал дальше, попыхивая самодельной сигаретой. Подставить Байронса было невозможно. Да никто и не пытался всерьез: зачем гнать премиальную дойную корову, ответственную за основной процент раскрываемых дел?

Для Дэна каждое утро в участке начиналось с простого и приятного факта: он неплохо втиснулся в самоповтор вчера, которое было позавчера и настанет завтра. Ему дали крохотный узелок ответственности на плечо, и этот вес его вполне устраивал. Возможно, он стал машиной — наподобие кофейного автомата, — в которую каждый может бросить монетку и получить правильный ответ. Монетка, правда, пролезала крохотная, потому и вопросы он принимал соответствующего размера. Никто ведь не предполагал, что дедукция, реакция и железный кулак — далеко не весь арсенал инспектора Байронса, как никто не замечал бродящего по участку кофейного автомата с вечно красными от недосыпа глазами. Включился утром, отщелкал пару задач, выключился на ночь. Только вот спать по-человечески у Дэна не выходило.

На его счастье, коллеги не смогли разузнать, чем он занимался до того, как пожаловал в их городок — тогда ему было тридцать пять, и поначалу он показался всем немудреным и замкнутым парнем. За двадцать лет, проведенных за расследованием краж и редких случаев насилия, Байронс оттаял. «Очеловечился», как любил говаривать его напарник, не представляя, насколько меткое выдал определение. Дэн даже выучился шутить, а тот факт, что большинство коллег считали его юмор насилием над здравым смыслом, принимал за комплимент. Пожалуй, он никого не боялся — кроме себя. Амбиции местного начальства время от времени раздражали, но не настолько, чтобы ударится во все тяжкие и наломать костей. Привязанности? Нет, уже давно и с того момента без перемен, а новых он не искал. Одним словом, жизнь из коротеньких ребусов длиной в пробег угнанного автомобиля или стащившего выпивку подростка была спокойной и намертво присохшей гипсовой повязкой. И она даже не чесалась.

И куда теперь? Байронс чувствовал перемены, как старую мигрень. «Кое-кто» объявился после двадцати лет забвения, делая вид, что не происходит ничего особенного. Как будто решил всё отыграть назад. Или попросту забыть, схватив Дэна за шиворот и вытолкнув в стратосферу — как есть, в гипсе и соплях.