Фернандо де Без - Повелитель звуков

Через десять минут мне разрешили войти. Экзаменаторы приняли решение.

— Вы еще очень молоды, Людвиг, слишком молоды. Но ваш голос развит не по годам. Неслыханно, но он полностью сформировался. Его тембр великолепен. Несомненно, у вас дар. Таким образом, мы не будем делать исключения, напротив, это вы, Людвиг, окажете нам честь, выбрав нашу консерваторию для продолжения обучения. И я не ошибусь, если скажу, что репутация нашего заведения только выиграет, если у нас будет учиться столь юный тенор. В любом случае, мы отказываем вам в зачислении на третий курс… Мы зачисляем вас сразу на четвертый! Ваш уровень дозволяет нам сделать это: вы в совершенстве владеете украшениями, техникой, постановкой голоса, дыханием… Мы займемся вашим репертуаром. Вы познакомитесь с творениями величайших композиторов — Гиллера, Гофмана, Вебера, Лорцинга, таких непревзойденных гениев, как Гайдн, Моцарт, Бах или Бетховен. Уверен, двух лет для этого вполне достаточно. Вы станете первым студентом, который выйдет из стен консерватории в девятнадцать лет. Для нас великая честь видеть вас с нами. Добро пожаловать в консерваторию Мюнхена!

Сопровождаемый почтительным гулом, я вышел из класса. Меня переполнял восторг! Я победил, отец Стефан! Я победил! Всего одной арии оказалось достаточно! Меня зачислили сразу на четвертый год обучения! Результат превзошел всякие ожидания: через два года, получив диплом тенора, я смогу петь в любом театре, на любой сцене; я стану оперным певцом в девятнадцать лет!

Я оплатил первый триместр и заполнил все необходимые бумаги. Потом вышел из здания и решил немного пройтись, чтобы в одиночестве насладиться первой победой.

Я отошел от консерватории всего на несколько метров, когда услышал за спиной окрик:

— Подожди! Подожди!

Это был тот самый здоровяк. Размашистыми шагами он приблизился ко мне, и на его лице расплылась широкая улыбка. Он принадлежал к тому типу людей, в которых все кажется чрезмерным: рост, вес, сложение.

— Экзаменаторы только и говорили, что о тебе, парень… — сообщил здоровяк. — Думаю, меня они даже не слушали. Они как один твердили, что твой голос — лучшее, что им доводилось слышать за последние годы… Черт побери, тысяча поздравлений, парень! В твоем-то возрасте! Ха-ха-ха!

Он расхохотался и наградил меня шлепком по спине, таким сильным, что я едва удержался на ногах. Вслед за этим последовал новый взрыв хохота.

— А знаешь, мы будем учиться с тобой на одном курсе.

Юношу звали Дионисий Хольфельд. Он проучился три года в музыкальной школе в Регенсбурге, и теперь ему предстояло доучиваться еще два в Мюнхене.

Я все время задаюсь вопросом, какая причина побудила Дионисия Хольфельда, с которым я сдружился, как ни с кем в этой жизни, подойти ко мне в тот день. Вы, наверное, подумали, святой отец, что он проникся ко мне симпатией из-за моего юного возраста или в нем взыграли чувства старшего брата? Нет, ничего подобного. Дионисий жил ощущением момента и радовался каждому прожитому дню, как последнему. Он смеялся над собой, над другими, надо всем миром, но спроси его: «Почему ты смеешься?» — он непременно бы ответил: «Не знаю». Смех был частью его натуры. Он принимал решения не думая, по мимолетной прихоти, ему были чужды переживания других людей. Он был живым воплощением беспечности, вечной радости, отрицающей существование смерти. Нет, он не был бессердечным, но заботы внешнего мира его просто не интересовали. Таков был Дионисий, человек, который, казалось, вот-вот взорвется от переполняющего его хохота. Он обладал сильным проникновенным голосом, исполненным самого глубокого драматизма. За те два года, которые Дионисий провел со мной в консерватории, он почти не появлялся на занятиях. У него было все, что нужно певцу; его диапазон в два раза превосходил необходимый, но самое поразительное, что это его нисколько не заботило. Он пользовался благосклонностью судьбы, чтобы жить не думая о завтрашнем дне.

Дионисий проводил меня до дома:

— Эй, приятель, ты уже видел здешних сопрано и меццо? Ах, женщины! Признаюсь, во многом благодаря им я подался в певцы. У тебя может быть столько женщин, сколько пожелаешь. И жениться не нужно!!! Ха-ха-ха!!! — Его открытый рот напоминал рог изобилия, из которого сыпались слова вперемешку со смехом. — Женщины, женщины! Что за отвратительные создания! Ведьмы! Но без них нам не обойтись! Хуже всего, что они и сами знают об этом! Ха-ха-ха! Поэтому быть оперным певцом — это то что нужно! Ты можешь работать с женщинами, волочиться за ними, спать с ними, и они тебе только спасибо скажут! Я имею в виду прежде всего хористок! Они самые доступные, блудливые как кошки… Ха-ха-ха! Хористки мечтают о тенорах, баритонах и басах! Ладно, ты еще слишком юн, но я научу тебя волочиться за дамочками. Ты живешь здесь с родителями? Нет? Великолепно! Я тоже! Ха-ха-ха! Я снимаю комнату, так что у меня есть крыша над головой, и я свободен как ветер. Я тот, кто тебе нужен, парень! Я научу тебя, как соблазнять женщин не влюбляясь в них! Ох, смотри у меня! Ты же не собираешься влюбляться? Нет? Я очень рад! Ха-ха-ха! Многие восторженные мечтатели убеждены: для того чтобы заполучить тело женщины, нужно завоевать ее сердце. Ха-ха-ха! Чушь! Может быть, двести лет назад этот фокус и действовал, но сейчас — нет! Так что выкинь эти бредни из головы! Заруби себе на носу, Людвиг, любви не существует! Любовь — это ложь, выдуманная женщинами, чтобы подчинить себе мужчин, которые желают затащить их в постель! Ха-ха-ха! Нет, я неудачно выразился. Любовь — это налог на постель, который вынуждены платить мужчины за право переспать с женщиной… ха-ха-ха! Никогда не забывай об этом, парень! Женщина нужна на одну ночь, не больше! Это как пушка: выстрелил один раз и ушел! Прощай, дорогая! Если ты будешь ждать от них большего, потеряешь все! Даже не пытайся. Господь дал тебе мозги, так пользуйся ими, не будь простофилей… Ха-ха-ха! Ты ведь не собираешься влюбляться? Вот и славненько! Но не беспокойся, ведь с тобой я, король ловеласов, несравненный Дионисий. Я позабочусь о тебе! Я научу тебя всему! Ха-ха-ха!

В тот же вечер, возвратившись домой, я услыхал голоса в гостиной. Тетя Констанция принимала гостей, что на нее было непохоже. К ней пожаловала далекая родственница, кузина, двадцать лет назад вышедшая замуж за кузена баденского курфюрста, что тут же сделало ее аристократкой. И надо признать, она превосходно справлялась с этой ролью. Родственница тети Констанции была одной из тех женщин, которые, не имея от рождения ни титула, ни состояния, добиваются завидного положения в обществе. Она приехала не одна — ее сопровождала дочь Людовика, девушка среднего роста, с бледной кожей, большими карими глазами, маленьким вздернутым носиком и тонкими губами. У Людовики были длинные тонкие пальцы, как у пианистов, хотя они никогда не касались клавиш рояля. Девушка страдала хронической астмой, поэтому всякий раз, когда у нее начинался приступ кашля, она подносила к губам платок, пропитанный солями, который предусмотрительно протягивала ей мать. Услышав эти покашливания, я тут же про себя отметил, что болезнь девушки коренилась не в ее легких. Это непокорный дух рвался и просился наружу.