Дебора Харкнесс - Манускрипт всевластия

Внизу через все лестничные ступени чувствовалось присутствие неодобрительно настроенной Изабо с ее острым вампирским слухом. Я попыталась отстраниться. Получилось неубедительно, и объятия Мэтью стали еще крепче.

— Мэтью, твоя мать…

Он не дал мне договорить, прижав мои губы к своим. Ощущая сладкий зуд не только в руках, но и во всем теле, я ответила на его поцелуй. Мне казалось, что я попеременно взлетаю и падаю, и непонятно было, где кончаюсь я и начинается он. Его губы, пройдясь по щекам и векам, задели ухо. Я затаила дыхание, и улыбающийся рот снова приник к моему.

— Губы у тебя как маки, а волосы точно дышат…

— Нашел чем восхищаться с такой-то гривой. — Я запустила пальцы в его шевелюру. — У Изабо и у Марты волосы как шелк, а у меня как солома, пестрые и непослушные.

— За это я их и люблю. — Мэтью ласково высвободился. — Они несовершенны, как сама жизнь, не то что вампирские. Хорошо, что ты не вампир, Диана.

— Хорошо, Мэтью, что ты вампир.

По его глазам прошла мимолетная тень.

— Мне нравится твоя сила, — сказала я, целуя его с ответным энтузиазмом. — Твой ум. Даже твои начальственные замашки время от времени. А больше всего, — я потерлась носом о его нос, — то, как ты пахнешь.

— Правда?

— Правда. — Я ткнулась носом в ямку между его ключицами — самое аппетитное местечко, согласно опыту.

— Поздно уже. — Он неохотно разжал объятия. — Тебе нужен отдых.

— Пойдем со мной.

Он удивленно раскрыл глаза, а я покраснела.

Мэтью приложил мою руку к своему сердцу, отбившему один сильный удар.

— Я поднимусь, но не останусь. У нас много времени впереди. И месяца не прошло, как мы познакомились — не будем спешить.

Вампир — он и есть вампир.

Видя, что я приуныла, он снова поцеловал меня и сказал:

— Это тебе на будущее.

Я предпочла бы настоящее, но губы, попеременно леденеющие и вспыхивающие огнем, заставили меня усомниться в собственной готовности.

В спальне горели свечи и было тепло. Оставалось загадкой, когда Марта успела сменить столько свечей и как добилась, чтобы они горели до этого позднего часа — но я ей была благодарна вдвойне, поскольку ни одной розетки в комнате не имелось.

Пока я переодевалась в ванной за неплотно прикрытой дверью, Мэтью строил планы на завтра: работа и долгая прогулка пешком и верхом.

Я соглашалась на все, благо работе уделялось первое место. Мне не терпелось получше рассмотреть мою рукопись.

Потом я забралась в кровать, а Мэтью укрыл меня и стал гасить свечи.

— Спой мне, — попросила я, глядя, как бесстрашно снуют в огне его длинные пальцы. — Что-нибудь старинное, Мартино. — Ее пристрастие к любовным песням от меня не укрылось.

Он помолчал немного, продолжая свое занятие, и запел своим густым баритоном:

В песне чувствовались страсть и печаль. Когда Мэтью допел ее, у кровати осталась гореть одна-единственная свеча.

— Что означают эти слова? — Я взяла его за руку.

— «Нет мне ни жизни, ни смерти, ни исцеления, но я не страдаю, пока ее любовь брезжит вдали». — Он наклонился и поцеловал меня в лоб. — «Не знаю, достигну ли цели, ведь и здоровье мое, и болезнь зависят от ее милости».

— Кто ее автор? — Эта песня верна для любого вампира, подумалось мне.

— Отец посвятил ее Изабо, но лавры пожал другой. — Улыбающийся, веселый Мэтью продолжал напевать, спускаясь по лестнице. Я лежала в его постели одна и смотрела на последнюю догорающую свечу.

Первое, что я увидела утром после душа, был вампир с подносом — Мэтью принес мне завтрак.

— Я сказал Марте, что ты собираешься поработать, — пояснил он, снимая покрышку-грелку.

— Вы с Мартой меня избалуете. — Я развернула приготовленную на стуле салфетку.

— Вряд ли это реально с твоим характером. — Мэтью поцеловал меня. — Доброе утро. Хорошо спалось?

— Очень. — Я взяла у него тарелку, со стыдом вспоминая, как вчера зазывала его в постель. Мне до сих пор было немного обидно, что он отверг мое приглашение, но утренний поцелуй подтверждал, что наши отношения переросли дружбу и движутся в новом направлении.

После завтрака мы спустились в кабинет, включили компьютеры и взялись за работу. Рядом с моим манускриптом лежал самый обычный английский перевод Вульгаты, [45] От латинского Vulgata versio — «общепринятая версия», «общедоступная», Латинский перевод Библии, восходящий к трудам блаженного Иеронима. Библия Гутенберга — первопечатный вариант той же Вульгаты. изданный в девятнадцатом веке.

— Спасибо, — сказала я через плечо, показав Мэтью книгу.

— В библиотеке нашел — моя, как видно, тебе не подходит.

— Я решительно отказываюсь использовать Библию Гутенберга в качестве справочника, — строго, точно училка в школе, ответила я.

— Библию я знаю вдоль и поперек — можешь обращаться ко мне.

— Ты тоже не нанимался давать мне справки.

— Ну, как хочешь, — не стал спорить он.

Вскоре я с головой ушла в чтение, анализ текста и записи — только в начале отвлеклась и попросила у Мэтью какой-нибудь груз прижимать страницы. Он нашел мне бронзовую медаль с изображением Людовика XIV и маленькую деревянную ступню — от немецкого ангела, как он сказал. Отдавать их без залога он не хотел, но согласился на несколько поцелуев.

«Аврора» — одна из самых замечательных алхимических книг. Мудрость предстает в женском образе, враждующие природные силы примиряются благодаря химии. Текст экземпляра Мэтью почти не отличался от тех «Аврор», которые я изучала в Цюрихе, Глазго и Лондоне, но иллюстрации были совершенно другие.

Бурго Ле Нуар была настоящим мастером своего дела, и проявлялось это не только в технике, четкости и красоте рисунка. Все ее женские персонажи олицетворяли собой различные чувства — в Мудрости, например, сочетались сила и мягкость. На первой картинке, где она укрывает под плащом воплощения семи главных металлов, ее лицо светилось подлинной материнской гордостью.

Две иллюстрации, как и говорил Мэтью, ни в один известный экземпляр не входили. Обе они помещались в заключительной главе, где речь шла о химической свадьбе золота и серебра. Первая сопровождала слова, произносимые женским началом. Обычно женский принцип в алхимии изображали как королеву, одетую в белое и украшенную эмблемой луны, чтобы показать его связь с серебром. Бурго преобразила символическую женщину в прекрасную и устрашающую фигуру с серебряными змеями вместо волос и лицом, затененным, как луна во время затмения. Переводя латинский текст с листа, я читала: «Обратись ко мне всем своим сердцем. Пусть темный мой лик не страшит тебя. Солнечный огнь преобразил меня, моря вместили меня, земля подверглась порче из-за меня. Ночь пала на землю, когда я опустилась в топь, и сущность моя была скрыта».