Александр Бруссуев - Радуга 2

— Всех вас, уродов, надо в зонах сгноить, — сказал он и- пнул ползущего человека ногой.

От пинка Шурик врезался в дверь, вскрыв ее настежь. Что-то типа подсобки, где висели чьи-то халаты, лежали на полках какие-то железяки. Но помещение этим не заканчивалось, еще имелся коридор куда-то вниз, может быть к неким коммуникационным вентилям.

Пока человек в серой форме подходил ближе, Шурик попытался ответить:

— Не всех сгноить, а только тех, кто сидит в- исправительной колонии номер 3 в Скопинском районе Рязанской области, — сказал он.

— Ух ты, какой грамотный! Ну и что — испугать хотел? Так- это только в книжках бывает.

Он поднял руку, чтобы снова впечатать свое орудие в Шурика, но почему-то передумал.

Закончить удар помешала то ли вспышка совести, имевшая, вдруг, место, то ли внезапное утомление, как у Лермонтова — «рука бойцов колоть устала», то ли арбалетный болт, появившийся в шее. Судя по тому, что голова «руки карающего государственного гнева» изначально дернулась и неестественно вывернулась, стрела угодила в позвоночник, пробила его и утратила весь свой ударный потенциал. Тело шумно упало навзничь, а поднявшийся по ступенькам откуда-то снизу Иван Вонславович радостно произнес:

— Шурик! Вот так встреча!

Двигаться в проломе можно было с достаточной степенью комфорта: свети себе фонариком и иди, не пригибаясь. Людей в этом тоннеле не было уже давно, валялась желтая газета «Гудок» 1974 года выпуска. Газета, конечно, к желтой прессе не имела никакого касательства, просто от времени она потеряла первозданную серость и обрела осеннюю жухлость. Фотографии БАМа (Байкало-Амурской магистрали) выглядели, как старинные изображения на забытых всеми могильных плитах. Иван, уже помнивший себя в том далеком году, побоялся взять листки в руки, даже несмотря на увлечение архаикой. «Какое будущее нам предлагали!» — почти с ностальгией подумалось ему.

Коридор был достаточно сухим и не засижен ни бомжами, ни всякой живностью — кошками и крысами. Наверно, потому, что упирался в тупик, капитальный и изначальный. Так бывает, и это, в принципе ничего не значит. Иван повернул назад, на сей раз более тщательно исследуя пространство не только перед собой, но и сверху и снизу.

Покрытые сухой ржой скобы уходили вверх, что давало новый простор для передвижения. Люк наверх был деревянным и усиленным с той стороны каким-то запором. Волшебная титановая монтировка справилась с досками без излишнего фанатизма. Забравшись и оглядевшись, Ваня отметил, что стало значительно светлее. Все оттого, что маленький сегмент полукруглого подвального окна, утопленный в асфальте в течение неоднократных дорожно-ремонтных работ, пропускал сквозь чудом сохранившееся донельзя грязное стекло минимум света. Здесь уже валялись иссохшие костяки крыс, испытавших, вероятнее всего в свое время, веселящее действо ароматизированного крысиного яда.

Ивану нужно было держать свой путь к северо-востоку, чтобы выбраться на дорогу, ведущую в Карелию. К сожалению, подземные лабиринты не дают право свободного выбора маршрута. Ползешь, ползешь, двигаясь все время на север, а вылезешь в ремонтном цеху Кировского завода на юго-западе. Получишь кувалдой по башке, и пока работный люд оцепляет режимную территорию в ожидании службы безопасности, снова работаешь руками-ногами, как землеройка, пыхтишь и теряешь пот. Вынырнул — а ты уже в Отрадном, а рядом сидят подростки и пилят фугас времен Великой Отечественной, вырытый в ближайшем окопе.

Ходили байки, что есть у какого-то замшелого диггера подземная карта Питера, но это, на взгляд Ивана, было провокацией. Даже у подготовленных диверсантов и шпиенов таких рисунков не могло быть. Разве что — карта метрополитена. Так она на каждой станции висит. Информация, полученная человеком и никому не сообщенная, попросту умирает. А если знают двое — знает и свинья. Создаст себе маршрут законспирированный диггер-одиночка, поделится за кружкой пива с лучшим другом-коллегой — а к вечеру следующего дня получает под писку. Да не просто под писку, а подписку о невыезде с потерей гражданских прав. Вот тебе и карта подземного Питера. Держи в башке, води за собой желающих, но никакой систематизации.

С полуподвального помещения удалось опуститься на два уровня ниже. Иногда проход казался засыпанным, но не настолько, чтобы его нельзя было преодолеть. Виной подобных оползней могло быть только метро. Иван вслушивался в стены с помощью своего тренированного уха, подкрепленного алюминиевой походной кружкой, и, наконец, разобрал в далеком неясном гуле приход поезда. А также последующий уход этого самого поезда. Значит — метро функционирует, по крайней мере, пока.

Вообще-то так и должно быть — электричество-то в наличии! Чубайс не очухался. Впрочем, он же теперь строит нано-роботов, величиной с маковое зернышко. Да неважно, главное — сейчас там, в действующих поездах должно быть столпотворение, как в час пик. И менты всю эту толпу пасут, как песцы пасут леммингов. Опасное соседство. А наземные трамваи? Ехать могут, но некуда — дороги прочим транспортом перекрыты.

Иван отбросил идею пробираться к станции метро.

Начали встречаться лужи — Нева где-то рядом. Удивительно, ни одной маломальской крысы не попалось, первыми покинули город, что ли? Преодолев несколько несерьезно запертых дверей, он все-таки оказался в каком-то рабочем ответвлении подземной железной дороги. Поезда здесь не ходили уже много лет, но рельсы определенно могли привести к активному тоннелю. Нельзя было пройти мимо, не осмотревшись. Компас рекомендовал двигаться в этом же направлении, но почему-то было страшно.

Страх — вещь полезная, лишь только научиться его бороть. Не у всех это получается, да и не всегда одинаковым образом. Когда-то на контракте забрел к ним на пароход седой волосатый дядька, замечательно умеющий скалить зубы. Не в смысле смеяться, а по-настоящему, как собака какая-то, щериться во весь рот. Позднее выяснилось, что это он таким образом проявлял некое дружелюбие, типа — улыбался. Но не просто так, а по-понтовому. Отрепетировал в юности перед зеркалом свое понятие голливудской улыбки, да так и привык. Глаза — не самые ласковые, а все зубы на обозрение. «Любите меня, я — красавец» — такое вот представление для встречных-поперечных.

Был этот дядька Андреем, да к тому же механиком с рефрижераторного судна. То есть, почти рыбак. Зашел он побеседовать, покрасоваться, газеток стрельнуть. Разговаривать с ним было, в общем-то, не о чем, но ему этого и не было нужно. Андрей остро нуждался в новых ушах. Не в медицинском или каком-нибудь канибаллистическом смысле, а нужны ему были новые слушатели. Всего лишь. На своем судне все уже переслушали его байки, где он — дартаьян, друзья — депутаты, квартира — в Москве, дом — в Балаклаве.