Александр Бруссуев - Радуга 2

Администратор отвлекалась от чарующего телевизионного зрелища, где три карлика, визжа и хохоча, тузили друг друга. Она не стала давить на кнопку пульта, просто выдернула вилку из розетки и подошла к замечательному зеркалу. Впрочем, теперь это зеркало не было более ничем не примечательно — пустое, если не считать унылого пыльного пейзажа зазеркалья и усталого лица женщины, что-то выглядывающего там.

— Действительно, — согласилась администратор. — Рожа эта- куда-то подевалась. Жаль. Молодежь валом валила сфотографироваться.

С улицы очень приглушенно раздались крики. Потом хлопнул одинокий выстрел. Шурик осторожно выглянул, но сразу же закрыл дверь за собой.

— Извините, у Вас имеется какой-нибудь другой выход? — спросил он администратора.

— Во двор, — кивнула та головой. — Да только, какая- разница — все равно на ту же улицу попадете. Двор-то — непроходной колодец. А что там происходит?

— Ничего особого, — ответил Шурик. — Или это начались- антиглобалистские учения, или власти, не дожидаясь беспорядков, решила подавить возможные очаги их возникновения.

— Как это? — удивилась девушка, прекратив лить свои- слезы.

— Большие дядьки в форме и касках идут по улице по- направлению к Невскому проспекту. Прохожих подвергают обыску путем ощупывания дубинками. Одного ветерана демократических реформ пристрелили. Наверно, слово какое заветное сказал — вот в него и пульнули. Пока выходить не рекомендую, пусть власти пройдут, куда им нужно.

— А мне-то куда деваться? — девушка снова настроилась- плакать.

— В посольство, конечно же. Там никто и слушать не- пожелает, но придется проявить настойчивость и упорство. У них-то какая-то правительственная связь должна быть. Вот про тебя и наведут справки, — сказал Шурик, не веря ни одному своему слову. Но не брать же ее с собой в «Дугу»! Оставлять здесь — тоже как-то не по-советски.

— Что я — президент, что ли? — возмутилась украинка, но- плакать передумала. — На поезд надо.

Шурик вздохнул с облегчением, девушка начала мыслить рационально, стало быть, сможет о себе позаботиться. В крайнем случае, он даст ей адрес «Дуги», придет набраться сил, если с поездом случится облом.

Тут входная дверь медленно открылась, и в зал неторопливо вошел один человек. Черная форма и какая-то аббревиатура на груди, неуставная обувь — скорее всего, охранник одной из платных стоянок вдоль улицы. Он огляделся по сторонам, словно оценивая помещение. На людях его взгляд задержался лишь на миг. Администратор бочком-бочком укрылась в своем служебном помещении. Будто бы кафе не ее. Позднее Шурик понял, что опытная женщина с первой же секунды возникновения незнакомца выбрала наиболее безопасную для себя манеру поведения.

Охранник молчал, молчали и все прочие. Шурику-то, в принципе, без разницы, ну зашел себе человек, пусть его. Он отодвинулся поближе к окну, чтоб иметь возможность созерцать в тонированных стеклах примерную перспективу улицы перед входом. За что и получил по башке.

Это охранник, оценив для себя все, что нужно было оценить, не размениваясь на угрозы и демонстрацию своей дубинки, угостил Шурика смачной плюхой. Было бы совсем плохо, если б незнакомый мужик оказался повыше ростом. А так удар пришелся чуть вскользь. Но и этого хватило, чтобы Шурик свалился, как подкошенный. В голове закрутилась цветовая карусель, зашумела океанским приливом и промелькнула всего лишь одна-единственная мысль: «Не снял бы очки — разбились». Пыль на полу сразу же набилась в нос, и возникло желание чихнуть. В настоящий момент он был беззащитен, так что охраннику оставалось только добить.

Но рокового удара не последовало, зато где-то раздался звук, смахивающий на гром. Шурик заставил себя перекатиться на спину, вытащил свой верный «бульдог» и всадил в черную куртку перед собой резиновую пулю. Охранник охнул, колени его подогнулись. Шурик попытался подняться, досадуя, что двигается крайне медленно. Но тело не успевало за рефлексами, что поделать — в голове до сих пор стоял гул. Однако он выпрямился и сделал еще один выстрел.

Перед этим он встретился на долю секунды взглядом с незнакомым и, в общем-то, никаким не врагом, не другом, просто — человеком. Хотя любое человеческое выражение в этих черных, как дульные срезы глазах отсутствовало напрочь. Зверь? Нет. У зверя — злоба, агрессия, страх, покорность. Здесь же — сумасшедшая уверенность в себе, ни капельки страха, ни тени сомнения, равнодушие. Он помнил такое выражение когда-то давно, еще до армии в «казенном» доме Петрозаводска, позднее — в скромной прионежской Шале, да еще много где. Вот ведь какая незадача. Поэтому рука его дрогнула и всадила тупорылую резиновую пулю не куда-нибудь, а в горло. Точнее — в кадык. Убить. Вообще-то, вполне вероятно, что рука-то как раз и не дрогнула.

Рядом с трупом лежала украинская девушка. У нее изо рта сочилась тонкая струйка крови, она глядела широко открытыми глазами прямо перед собой и дышала как-то неглубоко и прерывисто. Удар дубинки пришелся в висок. Львовская продавщица из кафе без всякого колебания начала действовать, как заправская вышибала, имея в виду, что женщин обычно не бьют. Это у них там, на Украине, не бьют, получают подносом по голове и уходят вон. В культурном и цивилизованном Питере поступают, оказывается, иначе. Охранник, отвлекшийся от поверженного Шурика, не стал жеманничать.

— Ты смотри, пожалуйста, на меня, — сказал Шурик. — Девушка не ответила.

— Я сейчас за аптечкой схожу, наложим повязку, найдем- врача.

Вместо ответа она чуть сдвинула свою ладонь на руку Шурика, как бы просительно, чтоб не уходил. Он остался сидеть рядом, не в силах молчать, стараясь говорить о чем угодно, лишь бы не пытаться осознать, что девушка умирает.

— Любая лодка когда-нибудь уходит за девятую волну. — Помнишь, у Айвазовского была картина «Девятый вал»? Наша с тобой лодка тоже оставит за кормой эти девять волн. Что это значит? У древних кельтов так понималась граница по воде. Вышел за предел — ты свободен. И ты, и я, и администратор обязательно будем свободны. Только надо плыть, не сдаваться. Мы поплывем и обязательно выберемся.

Девушка опять ничего не сказала, она умерла.

Шурик осторожно перенес ее на стол за прилавком, уложил во весь рост. Хотел, было, позвать администратора, но передумал. Содрал с охранника куртку и накрыл девушке лицо, понимая, что так и не узнал ее имени.

«Ну, вот, ты и ушла за свои девять волн и сейчас, наверно, на своем девятом небе. Только у кошек девять жизней, у нас, у человеков — одна», — сказал Шурик, не замечая, что не произносит вслух ни одного слова. — «Я тебе настолько признателен, насколько это возможно. Да что там говорить, ты мне жизнь спасла. И отплатить тебе я не в состоянии».