Александр Бруссуев - Радуга 2

На некоторых особенно нацеленных на землю участках крыши явственно проступали следы когтей. Иван сразу же вспомнил, как здоровая кошка уволокла с собою тело одного негодяя на самый верх здания.

— Илья, а звери вас еще не атаковали? — поинтересовался- он.

— Да знаешь — нет, если ты не имеешь ввиду одну- этническую общность людей. Или нас много, или шумим, но пока обходилось. Только парни пару раз ночью видели горящие безумным красным цветом глаза, да смутные силуэты, — поделился врач. — Понимаю, скоро придет время, когда начнут нападать не только «мешки». Что же — дело житейское, будем и с ними бороться.

Панорама, доступная взору, нисколько не изменилась. Запустение и зловещая пустота, свойственная покинутым домам, как-то не ощущалась. Хоть не лежали на крышах голые красавицы, условно уединяющиеся для получения загара всем своим красивым телом, не шевелились занавески в окнах, не торчали в проемах мужики в майках с папиросами в зубах, но дома не пустовали. Где-то в них была жизнь. Скромная и испуганная, но все-таки человеческая.

Когда-то через несколько лет после развала Союза довелось быть Ивану в городе Палдиски. Уже прибалтийские ксенофобы тешили свою убогую душу, устраивая марши реабилитированных эсэсовцев, уже самовольно вывел свой парусник из порта Таллинн капитан «Крузенштерна» и добрался невредимый до Калининграда, уже пропали из продажи «Вана Таллинн» и «Рижский бальзам», уже выдавили весь военный флот с их баз. Уехали офицеры и их семьи, а дома остались. Приличные дома в три и четыре этажа, с вполне целыми оконными стеклами и полуприкрытыми дверьми подъездов тоже не выглядели разоренными, либо убогими. Они выглядели по-настоящему мертвыми, потому что в них не было людей. Может быть, правительство страны запретило занимать былые жилища «оккупантов», по крайней мере, на каждом из них чья-то рука неряшливо вывела именно это слово, причем в двуязычном варианте. Может быть, иная причина. Но рядом хотелось плакать. Такие чувства, такую тоску излучали эти умирающие строения.

Также и в Африке, где захваченные ангольскими, либо юаровскими, или нигерийскими неграми комфортабельные дома приходят в негодность, хотя продолжают стоять, и во многих квартирах жгут костры некогда самые «угнетаемые» народы, а в подъездах предпочитают давить из себя навоз, и бросать мусор через разбитое окно на балкон, или лоджию. И здесь, если довелось проехать поблизости в машине с решетками на окнах и вооруженными «охранниками», тоже слезы наворачиваются.

А в Питере — нет. Жив город, построенный на костях ливов, живы дома, а значит — жива Надежда. А это уже позволяет жить людям.

— Слушай, Илья, — снова обратился к своему спутнику Иван. — Это может показаться нескромно. Но вот такое дело: как вы с вашими погибшими товарищами обходитесь?

— Не подумай о нас превратно, Ваня. «Мешкам» они не- достаются. Хороним во дворе под брусчаткой. Как в свое время в Кентерберийском соборе, если мне не изменяет память, в вертикальном положении. Может быть, и не в соборе, и не в Кентерберийском, но где-то в Великобритании. Стоят наши павшие герои под землей и над головой у каждого могильный камень с надписью. Конечно, это не совсем по-христиански, но зато со всей нашей признательностью и душой. Пусть им земля будет пухом.

Ваньша хотел, было, поведать, как совсем недавно и сам похоронил своего боевого товарища, но передумал: решил немного уйти в сторону от мрачных тем и переживаний. И, чтобы отвлечься, ничего лучшего не смог придумать, как задать невинный вопрос:

— Если ты замечательный врач, как сказал Андрей, то ты — еврей?

— Не знаю пока, — очень серьезно ответил Илья. — Это как? — А вот так, — Илья внимательно посмотрел Ивану в глаза. — Если я тебя спрошу, на кого похожи нынешние евреи, то ты, не задумываясь, ответишь: на арабов. По крайней мере, внешне. Может быть такое? Пес его знает. В одном уверен: в давние времена жители Египта, не говоря уже о Греции и иже с ними, были светлокожими блондинами с голубыми глазами. Восстановленный по плащанице портрет Иисуса похож на все его иконописные изображения. Но арабских черт в нем нет, даже физиономистом быть не надо. Хотя, дело вкуса. Кто во что верит. Вот и непонятно мне, по крайней мере, они евреи, или, быть может — мы.

Наконец, дальнейшее продвижение по крышам сделалось решительно невозможным. Если они, конечно, намеревались попасть на Конногвардейский бульвар, где располагался один из скромных медицинских центров, именовавшийся, как то водится, «Европейским центром» с добавлением «профилактики заболеваний, амбулаторной и хирургической помощи». Когда-то этот «центр» начал с неотложной помощи бандитам, подстреленным в ходе своих «стрел» и «терок». Те по выздоровлению и спасали молодых хирургов от преследования и выклянчивания денег со стороны ментов. Тем временем искусство врачей-специалистов, поднявших на ноги не один десяток пациентов, снискало им славу и, позднее, защиту от ведомственной травли. Оборудование в этом Центре стояло самое современное, лекарства в закромах — тоже, зачастую даже без соответствующей разрешительной надписи банды под руководством Анищенко. Врачам нужны были действенные препараты, а не конъюнктурные, эффективные методы лечения, а не одобренные Минздравом. Поэтому Илья и его напарник стали достаточно известны в очень узких кругах, не обладая регалиями и титулами профессоров, академиков РАН и прочее.

Бомжей они не лечили — те к ним не обращались. Но старались помогать всем, кто приходил за помощью, а не тем, у кого были Полисы и полные карманы денег. Во время войны полевые хирурги делали операции людям, а не гражданам. И немцы, и наши одинаково нуждались в неотложных мерах, если конечно, врач не клятвопреступник. Клятва Гиппократа, может быть, и не столь пафосна, как Присяга президента с рукой на соответствующей книге, но является не менее священной.

Любимый писатель у Ильи был Меттер, написавший очень много добрых и мудрых повестей, в том числе и «Ко мне, Мухтар!». Врачи в его книгах — настоящие люди, а не спекулянты здоровьем. Илье с коллегой очень хотелось быть похожим на них, поэтому они нисколько не думали о деньгах. Зато деньги думали о них.

Обеспеченные люди, видя внимание и участие к себе и своим близким, охотно перечисляли немалые средства, которых вполне хватало на достаточно обустроенную жизнь и приобретение диагностического оборудования. Светлую голову никогда не заменит тупой прибор с алгоритмическим набором действий, поэтому, вдруг, выяснялось, что эффективность громоздких и пугающих шкалами настроек и лампочками медицинских шкафов совсем не соответствует запрашиваемыми за них деньгами. И они обходились тем, что действительно было нужно. Любые анализы и детальные проработки организмов можно было всегда сделать в настоящих поликлиниках и больницах.