Светлана Борминская - Станция Мост

Я едва не соскочила с обрыва прямо в реку, но зажмурилась и устояла в травке…

Мне и в голову не пришло: что я тут делаю?.. Я заворожено не сводила глаз с воды, в метре от берега торчала рука с обгрызенными ногтями!.. Я поморгала и не согласилась.

— Нет! — крикнула я, и рука оказалась веткой, с накрученным на неё бинтом… Я не могла туда больше смотреть и поискала глазами что-нибудь ещё и… нашла!.. Около меня стоял человек и вглядывался в реку выпученными глазами. Я от ужаса села, и… нож стрельнул у меня из кармана вверх, проделав дырку в пиджаке. Я подумала и хрипло сказала:

— А-ааа!..

Человек облизал губы и с интересом взглянул на лезвие, торчавшее у меня из бока.

— Ты — робот, чо ль? — пьяно засмеялся он. А я, вжавшись в землю, вдруг узнала его!!! Это был — Коля… Именно — был. Потому что тем летом он умер в июне пьяный в траве, где-то здесь у реки. Его жена выгнала из дома в ту ночь. В очередной раз, устав слушать пьяный бред. Он нигде не работал уже много, очень много лет… Длинный Коля.

— Здравствуй, Свет, — вежливо сказал Длинный Коля. — Ножик вынь… Дай-ка, я посмотрю?

Я вытащила из дыры в пиджаке нож, Коля взял его у меня и, пощёлкав лезвием, положил себе в карман.

Мы взглянули друг на друга, и я закашлялась… Не пойму: чего я вдруг раскрыла рот и стала кричать?.. Выглядел Николай совершенно живым — на мёртвого похож не был, и если бы я лично не раскладывала кутью в миски на Колиных поминках… И я, закрыв глаза, так завопила!.. А у реки, если кричать, слышно как в зале ДК химзавода… Никто, правда, на мой крик не вышел, но, когда я открыла один глаз, Николая рядом не было.

Я открыла второй, Длинный Коля стоял рядом и с интересом глядел на мои оголённые ноги, я, когда падала, юбку обратно не поправила и она у меня вся сконцентрировалась на том, что обычно деликатно называют тазом.

— Отвернись, дурак, — сказала я и успокоилась. Длинный Коля непонятно как, но уже лежал рядом и косил на меня правым глазом.

— Свет, — сказал он не своим голосом. — Ну, Свет… Ты чего?..

— Чего-чего?.. — передразнила я и встала, цепляясь за траву. — Ты ж помер, Коль! Забыл, что ли!.. Пьяница!.. Мало с тобой Женька мучилась?.. Откуда тебя черти принесли?.. Лежал бы в могиле и лежал…

— А чего я там забыл? — резонно спросил Николай и подмигнул.

Я задохнулась от возмущения… А с другой стороны, вдруг подумала я, мне до Длинного Коли дела нет, пусть с ним Женька разбирается! Это же её покойник… И тут я снова чуть не крикнула от подступившего ужаса… Хотя к страху я привыкла, как некоторые к счастью: поездишь двадцать лет в поезде, такого насмотришься, что на покойника даже и внимания не обратишь… Неприятно, конечно…

И не глядя, а то потом не засну, я полезла по болотине наверх, к дороге, намереваясь идти домой. Погуляла и хватит, а то глядишь, ещё покойники набегут… И если бы Длинный Коля не схватил меня сзади за ногу, я бы, может, и спала себе… до самого утра, а вот пришлось с ним ещё целый час разговаривать. Эти сорокалетние пьяницы — такие… Про Колю с Женькой все говорили: она его любит, как кошка! И точно — любила его Женька, как натуральная рыжая кошка… И чего он от такой её любви спился?.. Непонятно.

Женя… Женщина с наивными глазами. Только сейчас её глаза уже не такие наивные. На Женьку без слёз не взглянешь. Намучилась она со своим Длинным за двадцать лет… Если перечислить все его художества, хватит как раз до утра, и спать ложиться не надо — сразу на работу можно идти, вот только выходные у меня, три дня после рейса.

— Ты домой-то заходил? — Устав слушать про все его мытарства, мучительно зевнула я.

— Ты что?! — поперхнулся Коля. — Шуточки у тебя…

— А, ну да, прости, Коль. — Я вспомнила всю его историю жизни-смерти и потупилась. — Пойду я, Коль… Спать хочу… Ты меня больше за ногу не хватай, не надо.

— А как же я? — жалобно спросил меня снизу Длинный Коля. Я уже забралась по болотине наверх и отряхивалась, как мельница. Меня даже занесло в сторону от его слов — «как же я?». Я посмотрела в темноту, у самой воды сидел мой давно знакомый Пылинкин Коля, всё такой же, каким был при жизни — грязный, со свалявшимися волосами и такими же, как в жизни, голубыми выпуклыми глазами. Колька никогда не был злым… Он был созерцатель. Да-да, именно. Он и работать не мог, потому что любил созерцать. И пил, чтобы созерцалось лучше. Выпьет, пойдёт в луга и смотрит на деревья или в небо, на пролетающих птиц. Не мог он наглядеться на земную жизнь, как будто предчувствовал, что жить-то осталось… Я заплакала.

— Спасибо, Свет, — Коля стоял рядом и нагибался надо мной, как дерево над кустом. — Ты по мне второй раз плачешь… А некоторые — ни разу…

— Откуда ты знаешь? — сквозь взрыд спросила я.

— Так я ж был на тех похоронах… — развёл руками Коля.

— На чьих, Коль? — с сочувствием спросила я.

— А на своих… Мы на чужие не ходим, — с достоинством ответил Николай. — Ты Свет, того, не думай… Я тебя не пугать, а попросить хотел…

И замолчал, странно глядя мне в глаза, как будто решал — говорить или не говорить?

У меня мгновенно высохли слёзы, только кожа саднила, и тянуло её на месте высохших ручейков…

— Ты про что, Коль? — невнятно спросила я.

— Ну-у-у… — протянул он и замолчал, пристально заглядывая мне в зрачки. И вдруг скороговоркой сказал: — Ты спроси у них, почему я умер, как собака?

И заглянул в мой открывшийся рот. Я, вздохнула и поглядела ему за спину, потом на его брюки, в которых он проходил последний десяток лет, — разношенные на три размера и грязные-прегрязные, правда сухие, но с запахом высохшей прямо на теле мочи. Амбре пьющих людей. — Коль, у кого? — тихо поинтересовалась я. — У Женьки, что ли? Так не буду я у неё спрашивать, ты уж прости… Ей ещё жить надо как-то. А если я про это спрошу… Не буду! Не хватало ещё у Женьки!.. — Да нет! — воздел руки к небу Длинный. — У Женьки ещё!.. Не у Женьки, спроси у топотушек — ты же их возишь!.. К станции Мост!!!

И снова поглядел на меня.

А я на него.

— Ты про что? — подумав, спросила я.

— Спроси у них, спроси!.. Почему я умер, как собака-ааа!!! — закричал Длинный Коля. Я этого не могла выдержать и, заткнув уши, бросилась к дому.

Вбежав в подъезд, я налетела в темноте на какую-то фигуру и ушибла лицо — я попала носом в чей-то локоть!

— Мурзюкова, не толкайся, — сказала мне в доску пьяная Галя Водопьянова, которая укладывалась спать на нашей лестнице и неприязненно зашипела. Это оказалось последней каплей, и я с криком ринулась на свой пятый этаж.

Больше бродить я не собиралась до конца жизни, но то, что случилось дальше, поломало мои благие намерения раз и навсегда.

Проснулась я примерно около трёх ночи.

В кухне горел свет, и лилась из крана вода…