Михаил Брыжинский - Повидаться с внучкой

Пятый этаж.

Гриша достал из внутреннего кармана куртки оружие и переложил поближе — в наружный. Рукоятка была холодной, точно пистолет несли по морозу. А может, это руки такие — даже тёплое железо кажется ледяным?

Пока оружие было далеко, вовсе не ощущалось, теперь же, когда приготовил поближе, почему-то сразу потяжелело и начало оттягивать карман.

Вытянул руки вперёд и раздвинул пальцы. Ни один не дрожал. И сердце билось не чаще обычного. Будто и не людей убивать шёл, а к колодцу за водой. А ведь дома, прежде чем заколоть свинью, обязательно выпивал два стаканчика самогону. Иначе не мог воткнуть нож в животное, да и потом руки тряслись, покуда обрабатывали. Только когда уже хлебали селянку, и жена подносила ему с помощником ещё две-три чарочки, руки переставали трястись. Сколько годов уже закалывает свиней — до сих пор одно и то же. Не лежит душа — и всё тут. Просить кого-то другого — засмеют. Во, скажут, мужик! Свинью зарезать не может. Помочь собирает. А вот теперь руки нисколько не дрожат.

Вот и шестой этаж. Добрался. Скоро случится то, о чём думал долгими тёмными ночами без сна. Вот-вот исполнится последняя мечта, которая осталась в его жизни. В жилках на висках забилась-запульсировала кровь: скоро! скоро!

Скоро нажмёт на курок. Скоро курок исполнит желание.

Он шагнул с лестницы на площадку шестого этажа, огляделся вокруг. Ни души. Это хорошо. Достал пистолет, передёрнул затвор — загнал патрон в патронник, снял с предохранителя и осторожно опустил в тот же правый карман.

Теперь готов.

Скоро! Скоро!

Подошёл к двери с номером «55» и остановился перевести дух. Как-никак на шестой этаж поднялся, а не шесть шагов сделал. Прислушался. Из-за двери доносилась музыка. Может, она звучала в какой-нибудь другой квартире (на площадке их было четыре), только Грише казалось — именно в 55-й.

Поднял руку к кнопке звонка. Но, не нажав, опустил. Да оно и торопиться некуда. У него всего-то делов — два-три раза нажать на курок. Теперь, когда был на месте, совершенно не думал, что кто-то заметит его, — точно самое трудное позади, осталась самая малость, так, с песчинку какую-то.

Музыка всё доходила до его слуха, негромкая, медленная. Внутренним взором увидел, как Даша и кудрявый, обнявшись, медленно кружатся в танце.

Снова поднял руку вверх и опять не нажал на кнопку. Что-то сдерживало. Не было никаких причин для этого — никакой жалости, всё продумано наперёд. Однако кнопку нажать было отчего-то неимоверно тяжело. Неожиданно в голове Гриши молнией сверкнуло: «А кто ты такой — убивать людей? Разве жизнь им дал ты?» Мысль сверкнула и пропала. Но не совсем. Оставшееся от неё эхо занозой застряло где-то в мозгу и начало спорить с ним.

«Я обиженный, оскорблённый муж — вот кто».

«И что с того? Неужели ты единственный, от кого жена ушла к другому?»

«Зачем мне другие? У каждого своя жизнь».

«А как же сам? Неужели грехов не было?»

«О тех она не знала. А это — прямо на глазах».

«Ага! В селе — да не знала? Горяченькими доставляли твои похождения. Просто молчала — скандал дома не поднимать. Теперь платит тем же».

«Сама виновата. Что мне оставалось делать, если по месяцам дома не бывала? Я же не бревно бесчувственное. Живой человек».

«Нашёл причину! Вкалывал бы как следует — не то что на сторону пойти, на ум бы не пришло ничего такого».

«Можно подумать, не вкалывал. Если не я, то кто тогда?..»

«Ну-ну-ну!»

«И мужские, и женские дела — все мои были. И вот как отплатили. Облегчай таким жизнь!..»

«Выходит, не всё как следует исполнял. И плохое было».

«Какого чёрта ещё-то? И так уж чуть не наизнанку выворачивался. Всё домой да домой нёс. Не из дома. А она…»

«Выходит, не только в этом дело. Кроме добра ещё что-то потребно».

«Какого рожна?»

«Чего-то не хватало в жизни. А вот в нём нашла».

«Это — блуд».

«Твоё распутство надо забыть, а её — нет? Она корову не продавала и ружьё не покупала — тебя пристрелить».

От этих слов занозы-эха Грише стало неловко, точно на людях пристыдили. Засунул руку в карман, подержался за рукоять пистолета, затем пальцем нащупал предохранитель и почему-то перещёлкнул обратно.

«Не за что было».

«А Дашу есть за что? И мужчину этого? Кто давал тебе такое право — отнимать чужие души Не туда руки тянешь! Ты им жизнь не дарил, не тебе и отбирать».

«Они у меня душу отняли. Осталось пустое тело. На что оно мне?»

«Ах, вот в чём дело! Выходит, твоей душой была Даша? Тогда почему не сберёг её, свою душу?»

«Как ещё беречь? И так уж… как в горсточке носил».

«В горсти можно только тело держать. Оно жёсткое. Для души же нужна ласка. Много она видела от тебя?»

«Всегда».

«Нет, не всегда. И у самого душа задубела, и у неё зачерствела. И кого теперь винишь? Себя вини».

«Так ведь… жизнь такая. Как по-иному?..»

«Жизнь зависит от людей. Ты тоже свою сделал. Такою, какою она у вас есть… Была».

«И что теперь?»

«Уйди от неё. Оставь — и все дела».

«Как можно уйти брошенному?»

«Разведись. Не ты первый, не ты последний. Не совершай смертного греха…»

Где-то внизу хлопнула дверь, донёсся разговор. Слова были непонятны, различались только мужской и женский голоса. Они слышались всё чётче — говорящие поднимались.

Гриша отошёл от двери и по лестнице ступил чуть выше. На его счастье, поднимающиеся дошли до шестого этажа и свернули на площадку. Гриша свесился через перила и посмотрел на них. О боже! Это были Даша и тот, кудрявый. Одеты легко, в домашнее. Понятно: были у Тани.

Осторожно спустился по лестнице и поглядел вслед.

Хозяин открыл дверь; прежде, чем перешагнуть через порог, Даша обеими руками обняла мужчину за шею, притянула к себе его голову, тот тоже обнял её, и они соединились в поцелуе. Как будто специально, чтобы разорвать Гришино сердце, прямо на его глазах. Второй раз уже. Им что, другого места нету? Или невтерпёж?

Кровь закипела и ударила в голову так, что всё поплыло перед глазами, а в ушах появился противный писк. Больше не колеблясь ни секунды, Гриша засунул руку в карман, спустил предохранитель, вытащил пистолет, но не видел, куда стрелять — мешал туман перед взором. Несмотря на это, не выдержал. Вытянул руку в сторону, где должны были быть Даша с кудрявым и, не прицеливаясь, выпустил всю обойму.

От грохота выстрелов пришёл в себя. Туман перед глазами рассеялся.

Дверь в 55-ю квартиру была закрыта, площадка пуста.

Гриша не помнил, как вышел из подъезда, сколько времени шёл по тротуару, спотыкаясь и задевая прохожих — просто не видел их, как и всё окружающее. В голове было только одно: «Эх, ты! Не мужик, а половая тряпка. Даже этого не смог сделать. Никчёмный! Сколько думал, готовился, даже корову продал — и что вышло? Один пук, вот что!..»