Виктор Песиголовец - Любовница Леонарда[СИ]

Окинув девушку взглядом, женщина сняла с тремпеля черную тунику, верх, пояс и концы длинных рукавов которой были вышиты золотом.

— Вот это, пожалуй, подойдет! — наконец подала голос Цезалия, и он оказался приятным — бархатным и приязненным. — Надевай! Только сначала сними с себя все.

Архелия оглянулась: Бубело и Евдошка стояли, как и раньше, у порога и с интересом смотрели в ее сторону.

— Не мешкай, милая, надевай! — женщина улыбкой подбодрила растерявшуюся девушку.

Та нерешительно протянула руку за туникой и робко спросила:

— А где здесь примерочная?

— Примерочная? — Цезалия удивленно пожала плечами. — Нет у нас никакой примерочной! Зачем? Разве ты стесняешься своего тела?

— Да нет, но…

— Чувство стыда — удел слабых и глупых!

Собравшись с духом, Архелия сбросила с плеч куртку, расстегнула пуговицы на своей васильковой кофте и, помявшись, сняла ее. Потом стянула с бедер юбку.

— А сапоги? — напомнила женщина.

Оставшись босой и совершенно нагой, девушка хотела поскорее облачиться в праздничное одеяние, но Цезалия не позволила ей сделать это самостоятельно. Она хлопнула в маленькие ладошки, и в ту же секунду из-за огромной кадки с фикусом, стоящей неподалеку, выскочила худенькая смуглая девочка-подросток в светло-шоколадном платьице.

— Гарита, приготовь дорогую гостью! — приказала ей женщина.

Та быстро собрала одежду Архелии, разбросанную на полу, сложила в большую бумажную коробку, задвинула ее под широкий стол, заваленный бантами, косынками, шарфиками и шалями, и приступила к делу. В мгновение ока натянула на девушку тунику, затем взяла ее за руку, подвела к старинному стулу, оббитому зеленым сукном, и усадила. Порывшись в ящике стола, достала две щетки для волос, флакончик с какой-то жидкостью и деревянный ларчик, наполненный разными косметическими принадлежностями.

Цезалия с минуту постояла, наблюдая за работой своей юной подопечной, и ушла заниматься Евдошкой. Та стояла у порога, глазела на преображающуюся внучку и терпеливо ожидала своей очереди.

Бубело в это время деловито похаживал между рядами одежды, иногда останавливался и с видом знатока рассматривал понравившиеся ему платья или блузы.

Прическа, макияж — все это заняло не меньше часа. Зато когда Архелия взглянула на себя в зеркало, то сначала даже и не поняла, что это она сама. На нее смотрела настоящая красавица с затейливо уложенными волосами, большими, очень выразительными глазами и пышными губами, алеющими, как молодая кровь.

Пока девушка с восхищением разглядывала свое отражение в зеркале, маленькая смуглянка метнулась к кадке с фикусом, возле которой лежали сваленные в кучу белые коробки, схватила одну и, вернувшись на место, опустилась на колени. Зачем-то помассировала стопы и пальцы ног Архелии, затем быстрым движением извлекла из коробки черные открытые босоножки с золочеными каблучками и поставила на пол.

— Примерьте, госпожа! — попросила тихо и взглянула на девушку снизу вверх с подобострастием и кротостью.

Обувь оказалась как раз впору.

Архелия сделала несколько шагов, крутнулась на месте и счастливо улыбнулась:

— Какая же ты молодец, малышка! — У тебя золотые ручки! И глаз, как алмаз, — сразу безошибочно определила мой размер ноги.

Гарита буквально расцвела от похвалы — ее щечки порозовели, глазки заискрились радостью, маленькие губки тронула улыбка.

Облачение Евдошки заняло гораздо меньше времени. Впрочем, и одежда ее была попроще — серое шерстяное платье и туфли на низком каблуке.

— До начала бала почти полчаса, давайте я вас угощу персиковым соком? — предложила Цезалия.

— С шоколадным печеньем? — поинтересовался Бубело и стал не торопясь снимать свой широкий черный плащ.

Оставшись в коричневом костюме и яркой зеленой рубашке без галстука, он очень походил на талашковского сельского голову Кужмана — такой же грузный, лысый и коротконогий.

— Ну, конечно же, с шоколадным печеньем! — подтвердила Цезалия. — Я знаю, ты его обожаешь…

Гарита, стоявшая подле Архелии, вдруг сорвалась с места и понеслась все к той же кадке с фикусом. Через несколько секунд вернулась с тряпкой в руках. Подскочила к Бубело, наклонилась и принялась вытирать его башмаки, густо заляпанные грязью. Он не удостоил девочку даже взгляда.

Из смежного помещения, скрывавшегося в дальнем углу за малиновой занавеской, Цезалия вынесла графин с густой желтой жидкостью, поднос с высокими стаканами и стеклянную вазочку, до верха наполненную печеньем. Все это расставила на столе и сделала широкий жест рукой:

— Прошу!

Смуглянка каждому подала стул, и они сели подкрепиться и провести оставшееся до начала праздника время за приятной беседой.

Здесь было так уютно и комфортно, что Архелии даже не верилось, что она находится глубоко под землей, в заброшенной угольной шахте…

Минут через двадцать Бубело поднялся и, тщательно отерев большой толстогубый рот салфеткой, торжественно объявил:

— Пора! Гости уже собрались!

Выходя из-за стола, девушка задала вопрос, который уже давно крутился у нее на языке:

— А почему, кроме нас, никто не пришел сюда одеваться?

Бубело бросил на нее многозначительный взгляд и тихо, но внятно произнес:

— Потому что все это, — он обвел рукой помещение, — создано не для людей. По распоряжению моего господина только для тебя и Евдошки сделано исключение. А люди одеваются в другом месте, там тоже много прекрасных вещей…

Тепло попрощавшись с Цезалией и Гаритой, бабка и внучка в сопровождении толстяка вышли в коридор, отделанный кафелем, и застыли — дубовая дверь бального зала была настежь распахнута и оттуда доносились возбужденные голоса и смех.

— Смелее! — засуетился Бубело, пропуская вперед Евдошку и подталкивая ко входу растерявшуюся Архелию.

Они переступили порог огромного помещения, залитого светом множества золоченых люстр и бра.

— Ах! — не смогла удержать восхищенного возгласа девушка, пораженная роскошью и великолепием внутреннего убранства. Ей показалось, что она, как сказочная Золушка, попала в настоящий королевский дворец.

Высокие своды зала поддерживали не меньше десяти колон из белоснежного мрамора и бронзы. Потолок, высотой в четыре человеческих роста, сиял, как гладь майского пруда, освещенная восходящим солнцем, — по краям небесно-голубой, а по центру, во всю длину, густо усыпан алыми и золотыми искрами. Каменные стены, идеально ровные, были завешаны толстыми гобеленами с изображениями сцен совокуплений и всяческого разврата. По одну сторону зала, под стеной, стояли в ряд тяжелые столы с изысканными яствами и напитками. По другую — располагались вычурные диваны, кресла и стулья, обитые пурпурно-золотистой парчой. На них сидело больше полусотни нарядных дам и мужчин — кто с бокалом в руке, а кто с сигаретой.