Анастасия Монастырская - Девять хвостов небесного лиса (Ку-Ли)

У Ляльки всегда было странное отношение к моему дару — она верила и не верила одновременно. Ненавидела, когда я угадывала.

Но еще больше ненавидела, когда пророчество оказывалось ложным. Иногда мне снилось, что у Ляльки родится дочь, которая унаследует мой дар. Становилось худо от мысли, как возненавидит несчастного ребенка моя дочь. А я уже ничем не смогу помочь внучке. Справедливости ради, я и Ляльке ничем не смогу помочь…

− Ляля…

− Меня зовут Елена! Допивай кофе и вали отсюда. Видеть тебя не могу!

Сцена дорого далась нам обеим.

− Скажи, а папа… то есть Олег… Он приходил к тебе накануне смерти?

− Куда приходил?

− Сюда…

Она вдруг смягчилась, напомнив давнего послушного и красивого ребенка:

− Он мне ведь каждую ночь снится, сказать что-то хочет. А я не слышу. Хочу обнять, а между нами стекло.

− А по губам разобрать не пробовала?

− Стекло в грязи. Только силуэт и вижу.

− Значит, здесь он все-таки был?

− Ну да! Я на обед ходила, вернулась, а он уже в приемной куртку надевает. Смутился страшно. Нес какую-то чепуху про мою свадьбу. Мол, как счастлив и все такое.

− А почему чепуху?

− Да он Диму на дух не выносил. Дима в другом офисе работал. Карьера хорошая. В общем, какой-то совместный проект. Собственно, так мы с ним и познакомились. Папа нас с мамой тогда на вечеринку по поводу этого проекта пригласил. Я еще идти не хотела. Мама сказала, что надо — никогда не знаешь, за каким поворотом тебя ждет судьба. И оказалась права.

Слово «мама» снова прошло через сознание раскаленным прутом. Алла заняла и это место. Поделом тебе, Каська, поделом. За все твои грехи — истинные и ложные.

Я аккуратно отставила чашку.

− И с тех пор вы встречаетесь?

− С Димой? Полгода уже.

− Большой срок для замужества.

− Он перспективный. С ним я буду счастлива.

Перспективный? Счастлива? Ну, да. Измена — пережиток.

Оксюморон. Удобный повод, чтобы разбежаться и возненавидеть друг друга. Умные люди изменяют и не делают из этого трагедии. Вот Лялька — умный человек. Вся в отца. Не делает трагедии из бытовых пустяков. Изменил, и что с того? Единственно, что ее не устроило — соперницей оказалась родная мать. А так — все в полном порядке.

Лялька вдруг напряглась:

— Ты что-то видела? Нехорошее? Он потеряет бизнес? Сейчас все теряют. С ума сошли с этим кризисом. Увольняют, становятся банкротами.

− Если всех увольнять, работать будет некому.

− Ты что-то скрываешь!

− Успокойся, про Диму я ничего не знаю. В его будущее не заглядывала.

− Врешь! Как можно не интересоваться будущим своего любовника!

− Можно. Если любовник тебя не интересует.

− А зачем с ним тогда спать?

− Для здоровья.

Она покраснела:

− Извини.

− Это ты меня извини, − в который раз за день я намотала красный шарф. Сейчас он удавкой жег шею.

− За что?

− За то, что спала с твоим мужем.

− Будущим, − уточнила она.

− Будущее тем и хорошо, что иногда не происходит.

− Как, как?

− Живи настоящим, Ляля. Завтра может и не быть.

Она отвернулась, продемонстрировав напоследок безупречный профиль. Такая моя и такая неродная.

В дверях мы столкнулись с Марычевым.

Он выглядел чуть иначе, чем на экране. Телекамера и грим добавляют привлекательности и здоровья. В реальности все совсем иначе. За эти годы он постарел и иссох. Пергаментная кожа плотно натянута на череп. Под глазами сине-желтые тени. Шишковатая голова побрита. На безымянном пальце левой руки обручальное кольцо с глубокой царапиной. Такая же царапина была у Марычева на сердце.

Он узнал меня сразу — уголок рта дрогнул, а в глазах промелькнул страх.

− Кто-нибудь звонил?

− Никто. Так, по мелочи… − Лялька почувствовала и снова говорила отрывисто и зло. — Список у вас на столе.

− Спасибо, на сегодня вы свободны.

− Но ведь еще два часа…

− Повторяю, свободны.

Мы молча смотрели, как она выключает компьютер, переобувается, меняя туфли на модные сапоги, надевает невесомую норковую шубку.

Лялька протиснулась меж нами и вышла.

Марычев подождал с минуту, затем выглянул в коридор, закрыл дверь и повернул ключом.

− Так будет лучше. Давайте ваше пальто.

Мы прошли в кабинет. Марычев плеснул коньяка в стаканы, но, вспомнив о моей пагубной привычке, замялся.

Я взяла стакан из его влажных рук и присела на диван. Прислушалась к ощущениям. Олег был здесь, я чувствовала его присутствие.

− Да, он был здесь. В день своей смерти, − Марычев залпом осушил стакан. — Ваша дочь обычно очень долго обедает, так что у нас было время поговорить. Нам никто не мешал.

− Вы знали, что я приду?

− Олег сказал. Получается, я вас ждал. Только все равно оказался не готов. Не думал, что когда-нибудь буду снова сидеть с вами — вот так, в полной тишине — и смотреть глаза в глаза.

− Я задам всего несколько вопросов и сразу уйду. Понимаю, что вам неприятно и больно.

− Ничего вы не понимаете! — выкрикнул он. — И Олег не понимал. Он думал, я вас ненавижу, Кассандра. За все, что тогда случилось.

− А на самом деле?

− Я вам благодарен. Знали бы вы, как я вам благодарен! Если я кого и ненавижу, то только себя. Именно за это чувство. Я у вас в долгу. Спрашивайте.

После женитьбе на Алле Олег звонил редко, справедливо полагая, что телефонные звонки будут неприятны всем — его новой семье, ему и мне.

Я пыталась жить без него и без дочери, привыкая к той норе, где зализывала раны от самой себя.

Заглянув ко мне в первый и последний раз, маман ужаснулась:

− Убожество! Купив эту живопырку, Олег хотел тебя унизить.

− А мне нравится!

Маман хлопнула хлипкой дверью.

Квартиру выбирала Алла. Она же и подготовила все бумаги, которые Олег подписал.

Получив документы, позвонила Олегу, хотела поблагодарить за столь щедрый подарок.

Трубку перехватила Алла:

− Он не будет с тобой говорить. Твоя мать нам все нервы вымотала. Ее послушать, так ты ангел — сирый и убогий. Вон как крылышки пообвисли.

− Алла, я просто хочу сказать «спасибо».

− Скажи мне. Ведь это я, в конце концов, настояла, чтобы Олег выделил деньги тебе на квартиру. Нам из-за тебя пришлось свои планы поменять. Медовый месяц в Париже отложили.

− Ну, извините. Но мне тоже где-то надо жить.

− Вот и живи, только нас оставь в покое!

Вот и жила. Эта убогая квартирка мне действительно нравилась. Впервые в жизни свой собственный дом. Тогда у меня многое было впервые в жизни.

Олег позвонил в теплый сентябрьский вечер:

− Я внизу. Надо поговорить. Поднимаюсь.

В прихожей, присвистнул:

− Гроб со всеми удобствами.

− То, чего я достойна, по мнению Аллы.

− Она тебя очень не любит, − Олег снял пиджак без разрешения.