Абрахам Меррит - Храм лис

Лиса, казалось, поняла ее, и даже пообещала… Но тут же покинула ее, убежала. Последний шанс потерян… Всхлипывая, Джин снова побрела по лестнице.

Слишком поздно. Ханг-худзе показались из-за поворота. Дикий хор воя и лая. Сумбур вместо музыки. Симфония смерти. С непристойными жестами, выкрикивая страшные угрозы, они бросились к Джин. Впереди, с лицом, изрытым оспинами, с ножом в руке, несся предводитель, полукровка-тибетец, тот самый, что первым ударил ножом ее мужа. Неспособная пошевелиться, не в силах даже закрыть глаза, Джин смотрела, как они приближаются. Предводитель заметил это, хохотнул, отдал короткий приказ, и вся свора пошла шагом, всячески насмехаясь над ней, продлевая ее мучения.

И вдруг они замерли! Что-то похожее на язык рыжего пламени мелькнуло на ступенях между ними и ею. Лиса! Она стояла, спокойно разглядывая растерянных ханг-худзе. Надежда вернулась к Джин Мередит. Холодный ужас отступил. К Джин вернулась способность двигаться. Но она не пыталась бежать. Не хотела бежать. Крик о мести рвался из нее. Она чувствовала, что ее безмолвный призыв достиг лисы…

Лиса повернула голову и посмотрела на нее. Джин увидела, как сверкнули ее зеленые глаза, как оскалились в улыбке белые зубы.

Когда она отвела взгляд, ханг-худзе уже пришли в себя. Предводитель достал пистолет и выстрелил в лису.

Джин Мередит увидела — или подумала, что видит — невероятное. На месте лисы стояла женщина! Высокая и стройная, как молодая ива. Джин Мередит не могла посмотреть в ее лицо, ей видны были только рыжие волосы, аккуратно уложенные на маленькой красивой головке. Шелковое красно-рыжее длинное платье без рукавов. Женщина подняла руку и указала на предводителя. Его люди застыли в ледяном ужасе, разинув глупые рты и широко распахнув тупые глаза.

Женщина медленно опустила руку. И вслед за рукой, вместе с ней опустился тибетец. На колени, потом на четвереньки. Он смотрел ей в лицо, оскалив зубы, как собака. На губах его показалась пена. Потом он, уже как волк, набросился на своих людей. С воем прыгал, вцеплялся в горло, рвал зубами и ногтями. Люди в гневе и страхе закричали. Отчаянно пытались отбиться.

Блеснули ножи. Предводитель, дергаясь в конвульсиях, упал на ступени. Выкрикивая что-то на своем диком наречии, его люди устремились вниз по лестнице и вмиг исчезли. Джин Мередит не выдержала напряжения и закрыла лицо руками. А когда опустила ладони, охнула: на месте женщины вновь стояла шелковистая, красно-рыжая лиса. Джин видела, как сверкнули зеленые глаза, как обнажились в улыбке зубы. Лиса подошла к ее ногам.

Слабость охватила Джин. Женщина склонила голову, опустилась на колени, закрыла глаза дрожащими руками. Она ощутила рядом незнакомый аромат — беспокойный, пробуждающий странные туманные образы… Услышала низкий сладкий смех. Мягкий голос прошептал:

— Сестра!

Она подняла голову. Над ней склонилось изысканное женское лицо. Раскосые глаза цвета морской волны под широким белым лбом… красно-рыжие волосы спускаются на лоб… серебристо-белая прядь, напоминающая по форме пламя свечи, колеблющееся на ветру… длинный, но изящный нос, ноздри слегка раздуваются… маленький рот, красный, как королевский коралл, в форме сердца…

На этом изысканном лице, воздушная, словно вуаль, легкая насмешка, слабая угроза, в нем мало человеческого. Руки белые, длинные и стройные. Они коснулись лба Джин Мередит и сразу успокоили ее, прогнали прочь страх и горе.

Джин снова услышала странные, сливающиеся звуки, слегка насмешливый голос существа, которое понимает человеческие чувства и желания, но само никогда не снисходит до такой ерунды.

— Ты отомстишь своим врагам, сестра!

Белые руки коснулись ее глаз… Все поплыло куда-то, голова закружилась… больше Джин ничего не помнила… даже себя самое…

Джин Мередит казалось, что она лежит на чем-то мягком в слепой, безграничной, непроницаемой тьме. Она ничего не помнила и знала только, что она это она. «Я это я», — подумала Джин. Тьма, в которой она лежит, мягкая, добрая. «Я нерожденный дух в чреве ночи,» — подумала Джин. «Но что такое ночь… и что такое дух? Я довольна, я не хочу рождаться вновь». Вновь? Это значит, что она уже рождалась… раньше… и тут в ее сознании всплыло имя: Джин. «Я Джин… но кто это — Джин?» — подумала Джин.

Она услышала два голоса. Один женский, мягкий и сладкий, со сдерживаемой дрожью, как натянутая струна. Она уже слышала этот голос… раньше, когда была Джин. Мужской голос низкий, полный спокойствия, человеческий… да, в нем есть что-то человеческое, чего нет в сладком голосе женщины. Она подумала: «Я Джин, я человек…»

Мужчина сказал:

— Скоро она должна проснуться. Сон ее глубок, и она может утонуть в нем. Но сон не должен утопить жизнь.

— Сон подчиняется мне. Он отпускает ее. Скоро она проснется, — ответила женщина.

— Она будет помнить? — спросил мужчина.

— Да, — ответила женщина. — Но она не будет страдать. Как будто все произошло не с ней, а с кем-то другим. Ей будет очень жаль эту другую, но сама она будто умерла вместе со своим мужем. Да так оно и есть. Смерть унесла с собой печаль, боль, горе. У нее осталась только память.

Джин показалось, что на какое-то время она вновь потеряла сознание… хотя никакого времени не могло существовать и окутавшей ее темноте… да и что такое время?

Тишину нарушил задумчивый мужской голос:

— Но память не принесет ей счастья.

Женщина ответила со звонким насмешливым смехом:

— Счастье? Я считала, что ты достаточно мудр, чтобы не говорить всерьез о такой чепухе, священник. Я дала ей покой, а это гораздо больше счастья. Да она и не просила счастья. Она хотела отомстить. И я помогу ей.

— Но она не знает, кто… — начал мужчина.

— Знает, — прервала его женщина. — И я знаю. И ты знаешь. Ты успел вырвать это из сознания тибетца, когда он умирал. А если ты все еще в это не веришь, поверишь, когда виновник придет — а он придет, чтобы убить ее ребенка.

— Убить ребенка! — прошептал мужчина.

Голос женщины похолодел. Он не утратил сладких интонаций, но стал звучать угрожающе:

— Ребенок не должен достаться ему, священник. Не сейчас. Позже, когда ты получишь сигнал…

Снова в ее голосе послышалась насмешка…

— Я собираюсь совершить путешествие… я слишком долго жила среди этих холмов. Пора повидать другие места… и я не хочу, чтобы опрометчивость спутала мои планы…