Ирина Скидневская - Самая страшная книга 2014

— Совершенно любую комнату? А разве больше здесь никто не живет?

— А тебе что, выпить не с кем? Или того, одному скучно? — ощерилась женщина. Половина зубов у нее блестела золотом, другой половины не было вовсе. — Так вот, я тут живу. Или тебе мало?

Наверное, на моем лице появились откровенные и недвусмысленные письмена, потому что моя собеседница, прочтя их, сразу поскучнела:

— Да ладно, не бойся ты! Я при исполнении. Сторожу я тут. Продали общежитие новым хозяевам. После праздников начнут что-то делать. То ли клуб какой, то ль бордель, кто что говорит… Ну, а пока живи. Только деньги вперед! И бутылку.

— А у меня нет бу… — начал разводить я руками, но сзади послышалось вдруг:

— У меня есть.

Я оглянулся. Возле входного тамбура с моей сумкой в руке стоял «бомбила». Я даже не слышал, когда он вошел.

— Бутылка у меня всегда найдется, — просипел он. — А вот ты-то нашел, что искал? Я уже думал, тебя тут убили.

— Не убили, — сказал я. — И вроде нашел… А у вас правда есть водка? Вы мне продадите?

— Продам, — полез за пазуху «дутой» куртки и достал оттуда бутылку водитель, — Сколько ты там мне совал, тысячу? Вот и давай ее сюда, как раз и за проезд, и за пузырь хватит.

Я расплатился с ним и, принимая сумку и водку, спросил:

— А вы мне свой телефон не оставите? Мало ли… Я ведь здесь никого больше не знаю. Да и назад на станцию ехать потом… Как вас, кстати, зовут?

— Игорь я. Пиши, — стал диктовать мне номер теле фона водитель. — И ты тоже пиши, — посмотрел он на женщину, — если что, у меня и после десяти есть чем заправиться.

Я вбил номер, который показался мне странно знакомым, но меня занимали сейчас куда более насущные проблемы, и я не придал этому значения.

Едва Игорь вышел, сторожиха потянулась к бутылке.

— Э, нет! — убрал я за спину руки. — Утром деньги — вечером стулья.

— Чего? — судорожно сглотнула женщина.

— Сначала покажите комнату, выдайте белье, дайте ключ…

— Да чего там давать! — перебило меня страждущее создание. — Я ж тебе говорю: любую занимай, какая понравится! А ключи в замках торчат, если где нет — значит, потеряны, туда не селись…

— А белье?

— Пошли.

Сторожиха, вновь как-то разом опьянев, замоталась синусоидой по коридору. К счастью, далеко идти не пришлось — она, промахнувшись пару раз мимо ручки, открыла одну из ближних дверей и, обернувшись ко мне, выдохнула:

— Выбирай! Все твое.

Поморщившись, я зашел в темное, пахнущее казармой помещение и стал шарить по стене в поисках выключателя. Когда комната осветилась, я возмущенно попятился:

— Вы что?! Это ведь использованное!

Все свободное пространство внутри небольшого помещения было завалено несвежими сугробами явно нестиранного постельного белья. От него откровенно пованивало.

— Ну… использованное… — понурилась сторожиха, но потом встрепенулась: — Погоди! Пошли ко мне!

— Это еще зачем? Ваше белье я тоже не возьму!

— Пошли-пошли! — быстро закачалась по коридору сторожиха. Когда я догнал ее, она уже распахнула следующую дверь.

В этой комнате определенно жили. И ели. И пили… Заходить внутрь я не стал. А женщина, мотаясь от стенки к стенке и чудом не спотыкаясь о разбросанные по полу бутылки и прочий хлам, направилась к большому шкафу и повторила:

— Вот!.. Все твое!

Мне не оставалось ничего другого, как подойти ближе. На полках одной половины шкафа белели аккуратные стопки белья. В правой половине лежали сложенные конвертами байковые одеяла.

«Коричневые, — подумалось вдруг мне — Плохо».

Однако вслух я сказал совершенно иное:

— Ну, это совсем другой разговор! Я возьму сразу два комплекта, можно?

— Да бери сколько хочешь, хоть три! Ты, главное, деньги давай. И бутылку!

Я отдал сторожихе водку и спросил:

— Есть у вас сто рублей?

— Это еще зачем? — прищурилась та и живо спрятала бутылку за пазуху, — Ты мне так ее обещал!

— Да это не за водку! Просто у меня только тысячные купюры, а я ведь вам за три дня девятьсот рублей должен, правильно?

— А ты давай сразу три штуки и живи десять дней! — поразила меня способностью к быстрым вычислениям женщина.

— Нет, так не пойдет. Мне, может, и трех дней много будет.

— А на меньше трех дней не пущу! — стремительно откуда-то вытянула два мятых полтинника сторожиха. — И если меньше жить будешь, все равно за три плати!

Я кивнул и отдал ей тысячу. Женщина заметно подобрела и одарила меня щербатым золотом улыбки:

— Ты приходи, если надо чего будет. Меня Тамаркой зовут.

Я вздрогнул и замотал головой:

— Нет-нет! Мне ничего больше не надо! Спасибо вам…

Затем, нагрузившись комплектами белья и двумя, на случай холода, одеялами, держа при этом еще и сумку, я кое-как задом выбрался из жилища сторожихи и побрел по коридору к лестнице, намереваясь подняться на второй этаж, чтобы остановиться в «своей», разумеется, комнате. Под номером 31.

Собственно, это была даже не комната, а двухкомнатная квартира — второй этаж состоял как раз из таких, квартирного типа, с общей прихожей, санузлом и кухней. Мы делили тридцать первую с Витькой Егоровым — парнем в общем-то неплохим, но чересчур замкнутым, что меня поначалу слегка раздражало, а потом стало даже устраивать. Когда ко мне приходила Тамара, мы порой вообще забывали, что рядом, за стенкой, еще кто-то есть.

К счастью, в двери родной тридцать первой торчал ключ. Я поставил на пол сумку, прижал подбородком белье, повернул ключ в замке и толкнул дверь. Изнутри пахнуло нежилой затхлостью, но едва я переступил порог и зажег свет — сразу почувствовал себя дома. Словно и не было за спиной двадцати прошлых лет.

Застелив кровать и переложив нехитрый скарб из сумки в шкаф, я отнес на кухню то, что оставалось у меня из взятого в дорогу съестного. А осталось совсем немного: початая коробка пакетированного чая, баночка с сахарным песком да пара галет. Я осмотрел кухню и нашел на полках и в столе несколько тарелок, две алюминиевых ложки и вилку с растопыренными зубьями, а также — самое главное — почерневшую от нагара сковороду, кастрюлю с отломанными ручками и темно-синий, с изрядно побитой эмалью чайник. Кружка же и чайная ложечка у меня были свои. Так что чай я мог соорудить хоть прямо сейчас, но хотелось и чего-то более существенного, поэтому я решил немного прогуляться, а заодно купить какой-никакой еды.

Но стоило выйти под черное небо полярной ночи, как ноги сами понесли туда, где, как усердно твердил разум, мне совершенно нечего было делать. На ту самую Пионерскую улицу, где когда-то жили мой лучший друг Семен Макаров и его жена — моя любимая Тамара.

Не знаю, о чем я думал, когда подходил к двери подъезда, но меня отрезвил строгий оклик:

— Вы к кому идете, мужчина?