Ирина Скидневская - Самая страшная книга 2014

Я обернулся и едва не упал со ступенек крыльца — мне показалось, что на заиндевевшей лавочке сидит сторожиха из общежития!.. Но нет, просто эта женщина была закутана в такую же длинную серую шаль.

— А в четырнадцатой квартире кто сейчас живет, не подскажете?

— А вам зачем?

— У меня тут… друг раньше жил. Семен Макаров. Правда, я не знаю… он должен был…

— Никому он уже ничего не должен. Умер Семен. В тюрьме умер. А в четырнадцатой теперь Верка живет, Иванова. Мать-одиночка. Сынок у нее малость того, — покрутила у виска женщина, — Спокойный, правда, ничего худого не скажу. Только их сейчас нет, уехали в Москву на лечение.

— С-спасибо… — попятился я. Ивановой Верой Михайловной звали мою маму. Она тоже была когда-то матерью-одиночкой. И давным-давно, когда мне было лет шесть, она возила меня в Москву на лечение…

А потом я развернулся и быстро, почти бегом, ринулся прочь от этого дома. Я был готов не только бежать, но и буквально лететь, лишь бы как можно дальше отсюда — от этого дома, из этого города, с этой планеты…

Еды я так и не купил. Пришел в себя стоящим на пороге комнаты общежития с бутылкой водки в руке. Где, как и зачем я ее приобрел, — я совершенно не помнил. Впрочем, зачем — было, в общем-то, ясно. Я отчетливо понял, что приехал сюда зря, и хотел помянуть свое прошлое. А еще сильнее я хотел его забыть. Навсегда. Жаль, что одной бутылки водки было для этого мало.

Водка вприхлебку с чаем шла плохо — за последние годы, живя в одиночестве, растеряв всех друзей, я совсем отвык пить. Но хуже всего было то, что ярким потоком нахлынули воспоминания… Я будто вернулся на двадцать с лишним лет назад и увидел, как здесь, на этой самой кухне, мы сидим с Тамарой и тоже пьем чай…

В тот раз мы договаривались куда-то пойти с Макаровыми; они должны были зайти за мной в общежитие. Тамара пришла первой, а Семена все не было и не было: задерживался на работе. Мобильных телефонов тогда не существовало и в помине, и Тамара сначала беспокоилась, а потом стала нервничать, злиться.

— Он ведь должен понимать, что мы переживаем! Мы ведь ему самые близкие люди, а он!.. Вот ты бы мог спокойно где-то сидеть, если бы знал, что тебя ждет любимая женщина?

Не знаю, что на меня тогда так подействовало — Тамарина близость, ее волнение или неведомые химические реакции, происходящие в моем влюбленном мозгу, только я вдруг неожиданно для себя самого брякнул:

— Не знаю. Моя любимая — рядом…

Тогда у нас все в первый раз и случилось. Я думаю, Тамара меня тогда еще не любила, а поддалась отчасти из-за злости на Семена, отчасти из-за моего неожиданного признания…

Семен в тот раз так и не пришел. А наши встречи с Тамарой в комнате общежития стали с тех пор постоянными. Но мы ни разу не встретились с ней в их с Семеном квартире. Ни единого разу, до того самого дня, когда…

Я проснулся от жажды. Голова не болела, но была пустой и тяжелой, хотя, казалось бы, от пустоты должна была взлететь, как наполненный гелием шарик.

Удивительно, но я лежал в кровати. Раздетый до трусов и майки и закутанный в два одеяла — комнату все-таки хорошо продувало сквозь щели в непроклеенных окнах. Я совершенно не помнил, как разделся и лег. Но сейчас это неважно, главное — выпить воды. Для чего нужно выползти из-под теплых одеял на холод и добраться до кухни. Выбирать пришлось всего из двух зол, и жажда все-таки победила.

Обняв себя за плечи и немилосердно дрожа, я пошлепал босиком по ледяному полу на кухню.

Планировка этого жилища настолько прочно была прошита в моем сознании, что даже через двадцать лет, в полной темноте, я ни разу не споткнулся и не наткнулся на стену.

В кухне было почему-то немного светлей, чем в комнате, возможно, мои глаза просто уже попривыкли к темноте. Во всяком случае, я вполне хорошо различал и стол, и кривобокие навесные шкафчики, и белеющую в углу плиту с возвышающимся на ней чайником. К нему-то я как раз и направился, когда боковым зрением заметил возле раковины движение. Хоть я и не успел рассмотреть никаких деталей, оно было настолько отчетливым и явным, что я не засомневался в его реальности ни на мгновение. Несмотря на холод, я вмиг покрылся потом. Меня что есть силы тянуло повернуть голову к раковине, и в то же время я не мог заставить мышцы шеи сделать это. Вместо этого я шагнул назад и зашарил по стене ладонью в поисках выключателя. Щелк!.. Я невольно зажмурился, но даже закрытые веки не помешали понять: ничего не изменилось. Света в кухне по-прежнему не было.

Наконец я нашел в себе силы, чтобы посмотреть в угол с раковиной. И хоть, кроме смутной белизны эмали и тусклого блеска кранов, ничего не увидел, был абсолютно уверен: там что-то есть. Что-то чуждое мне, неправильное и страшное. Или кто-то…

И я не нашел ничего лучшего, чтобы крикнуть, а точнее, просипеть:

— Кто там?..

В ответ темнота в том углу на мгновение словно сгустилась, а затем, наоборот, посерела и снова рассеялась. Это вполне можно было объяснить секундным приливом крови к моим глазным яблокам или чем-то подобным, вполне обыденным и реальным, но я уже точно знал: дело тут вовсе не в причудах моего зрения или сознания.

— Кто там?! — завопил я уже во все горло.

Внезапно из крана полилась вода. Струя, разбившись о металл раковины, издала звук, напоминающий смех.

Я круто развернулся и бросился вон из кухни. Захлопнул дверь и метнулся в прихожую. Пока я засовывал босые ступни в ботинки, стеклянный прямоугольник в центре кухонной двери стал наливаться тусклым металлическим светом. Я не стал ждать продолжения и, рванув с вешалки пальто, выскочил в коридор.

Там я не сразу сообразил, в какую сторону мне нужно бежать, да, собственно, не успел еще и подумать, что вообще следует делать. Я понимал только одно: мне нужно к людям и к свету! Но света, судя по черным окнам в обоих торцах коридора, не было не только в моей кухне, но и в окрестных районах, если не во всем городе. А люди… Как минимум один человек — сторожиха Тамара — был точно внизу! И я так страстно желал сейчас оказаться с ней рядом, как не мечтал, наверное, обнять ее прекрасную тезку в пору моей романтической молодости.

На ходу просунув руки в рукава пальто, наступая на развязанные шнурки и едва не падая, я побежал к ведущей вниз лестнице. Но когда до нее оставалось всего несколько шагов, я увидел выплывающий из лестничного проема серый сгусток…

Мой рассудок еще пытался найти логическое объяснение этому — ведь в темноте и человек может выглядеть так же, и я выкрикнул, почти взвизгнул:

— Тамара, это вы?!..

Но тут и со стороны лестницы послышался смех — неестественный, нечеловеческий, похожий, скорее, на звон множества маленьких колокольчиков.

Тогда я метнулся назад и стал дергать подряд ручки всех, без разбору, дверей, в надежде найти не закрытую на ключ, потому что повернуть его сейчас прыгающими пальцами я бы не смог.