Софья Ролдугина - Пряный кофе

Близнецы же словно поселились в кофейне. И, слава святой Генриетте, сейчас они хотя бы не таскали за собой Фаулера. Но каждое моё действие отныне сопровождалось вопросами:

– А почему ты не хочешь украсить зал живыми цветами?

– Думаешь, что в эту корзину влезут все подарки?

– Может, сделать для детей отдельный уголок?

– Почему твой повар всё время хмурится?

Из-за последнего вопроса Георг рассвирепел и на целый день отказался варить юным Дагвортам кофе. Этим пришлось заниматься Мадлен и мне. Однако некоторые из придирок пошли на пользу: например, я подготовила несколько одинаковых запасных корзин, чтоб незаметно подменить первую, если она слишком быстро переполнится. Съездить за подарком для святого Кира в табачную лавку я не успела, зато нашла в бабушкином кабинете небольшую коробку с вишнёвым табаком, который Лайзо оценил как «превосходный».

Эллис же с той самой поездки не давал о себе знать ни единым словом. И лишь ранним утром, за день до благотворительного ужина, мальчишка из Управления принёс запечатанный пакет.

Это само по себе было весьма необычно – как правило, детектив отсылал исчёрканные клочки, сложенные в несколько раз и наскоро заклеенные полоской измятой бумаги. На пакете же была самая настоящая сургучная печать, правда, сломанная, и вновь залитая поверх воском. А вместо обратного адреса значилось только «Альба».

– Можешь идти, – рассеянно отослала я Юджинию, и, как только дверь кабинета затворилась, тут же потянулась за ножом для бумаги.

Внутри оказалась коротенькая записка от Эллиса, начертанная поверх выцветшего обрывка газеты, небольшое письмо на плотной, дорогой бумаге и множество распечатанных пухлых конвертов.

«Бесценная В., – гласила записка. – Вчера пришёл ответ от Уиллоу-младшего. Вы имеете столько же прав на эти послания, сколько и я».

Подписи он не поставил.

Второе письмо жгло мне руку. Но прочитать его я решилась не сразу, точно предчувствовала, что оно лишь усложнит всё.

«Уважаемый мистер Норманн!

Отвечаю лишь потому, что послание Ваше говорит о глубоких личных чувствах. Однако особа, которую Вы называете Мадлен Рич, никак не может быть ею.

Мадлен Рич, коей я дорожил больше всех в своей жизни, покоится на кладбище Ривер-энд в Бромли, недалеко от помпезного склепа с черномраморными ангелами, меж двух рябин. Вы, должно быть, гадаете, как я допустил это, если любил её столь сильно… Как бы то ни было, в смерти Мадлен я виноват не меньше того мерзавца, что поджёг мой театр.

Наверное, Вы уже знаете, дорогой мистер Норманн, что Мадлен попала к нам, будучи совсем юной. Злые языки говорили, что мой отец взял её в труппу из самых низменных побуждений, однако этого просто не могло быть. Дело в том, что её мать в девичестве носила фамилию Тандер, а значит приходилась мне троюродной кузиной.

Мы всегда держали это в секрете, иначе, сами понимаете, жизнь Мадлен в театре стала бы невыносимой.

Обстоятельства, при которых Мадлен покинула родной дом, упоминать я не имею права: то не мой секрет. Однако уверяю Вас, что она была девушкой добродетельной, хоть и избалованной сверх меры. Мы с отцом, признаюсь, продолжили её баловать. Талантом она была наделена таким, что на сцене от неё никто не мог отвести глаз. Впрочем, я могу льстить ей – ведь уже тогда я был влюблён.

О, как противился этому чувству отец!

Но так или иначе, никто из нас не сомневался, что через несколько лет мы с моей милой Мадлен обручимся.

А потом она заболела.

Точнее, больна она была несколько лет, но мигрени вдруг усилились. Доктор выписал ей лекарство, нечто вроде лауданума, но более сильное. От него страдания Мадлен облегчались, однако нрав портился. Она теряла способность усмирять свои гневные порывы, часто рыдала, как дитя. Я не мог постоянно находиться с ней и приставил слугу, который был достаточно силён, чтоб сдерживать её во время приступов.

И знаете, что самое интересное, дорогой мистер Норманн? Даже тогда в театре её продолжали любить.

Злословили, но любили… Воистину, чудны деяния Небес.

Накануне того пожара у нас с Мадлен вышла ссора. Она плакала, из-за лекарства, полагаю, несла сущую околесицу, говорила, что убила свою подругу. Однако слуга уверил меня, что ничего такого не было вовсе. Я поговорил с мисс Б. и убедился, что слуга не лгал.

Словом, мы расстались в тяжёлых чувствах.

А на следующий вечер тот проклятый фабрикант, Грэмбл, поджёг театр, пользуясь суматохой после премьеры. Доказать я ничего не смог.

Мадлен погибла там. По окончании спектакля она часто принимала лекарство и спала наверху…

Сразу после похорон я с отцом уехал в Альбу.

Так что позабудьте о Мадлен Рич и позвольте её праху наконец с миром упокоиться в земле Бромли.

Слухи же, очевидно, появились потому, что её матери я так и не смог признаться, что не уберёг Мадлен, и сказал, что она вышла замуж за дельца и уехала в пригород.

В доказательство отсылаю Вам письма миссис Рич, которые хранил все эти годы.

Остаюсь искренне Ваш,

Конверты в пакете были адресованы «мистеру С.Г.Уиллоу», а отправителем значилась «миссис Рич». Однако в самих письмах звучали куда как более тёплые варианты имён: «дорогой Стиви» и «навсегда твоя любящая сестра Луиза». Тексты были скупы и наполнены неподдельным страданием. Оно проскальзывало в коротких фразах: «обними за меня Мэдди», «…снятся её тонкие запястья», «не могу никак переставить вещи в комнате у неё».

Ближе к концу Луиза Рич всё чаще писала, что у неё болит сердце. А однажды проскользнули слова: «…когда же ты уже скажешь мне правду, милый мой Стиви?» И я поняла, что в какой-то момент она догадалась – благодаря ли материнскому чутью, по иной ли причине… Но продолжала писать и выспрашивать вымышленные подробности о замужней жизни «Мадлен».

– Я должна поговорить с Мэдди наконец, – произнесла я вслух, словно давая зарок. – Обязательно. Скоро… После благотворительного вечера.

Отреставрированный бабушкин портрет одобрительно улыбнулся со стены.

Письма я убрала в ящик стола, прикрыла сверху планами по ремонту замка и заперла на ключ. Мне следовало обдумать всё это позднее, возможно, посоветоваться с Эллисом… Но, святые небеса, как же страшно было разрушить то хрупкое равновесие, которое установилось пока между мною и Мадлен!

В дверь робко поскреблась Юджи и доложила, что пришёл отец Александр «с детьми».

– Проводи их в Голубую гостиную, – со вздохом распорядилась я, припоминая о старой договорённости со священником. Вероятно, «детьми» были те самые девочки, Лили и Дейзи – смышлёные работницы писчей лавки, и их младший друг Берти. Я обещала, что ночь накануне званого ужина они проведут в особняке, чтобы привыкнуть к атмосфере высшего света. – И прикажи, чтоб им подали горячий шоколад с печеньем. А для отца Александра – классический бхаратский чай с кардамоном. Я спущусь через десять минут… нет, через полчаса.