Ким Ньюман - Эра Дракулы

Заместителю управляющего неожиданно пришло в голову, что он не знает, из какой страны приехал граф. Фамилия де Билль звучала на французский манер, но отрывистость речи гостя отсылала куда-то в Центральную Европу, к тому постоянно перекраиваемому лоскуту карты, зажатому меж Австро-Венгрией и Российской империей. Тянуть рельсы вверх и вниз в горах стоило больших денег, и хороший контракт на прокладку железнодорожных дорог в такой стране мог бы надолго обеспечить фирме высокие барыши.

Мэссингем сопровождал графа по фабрике, знакомя его со всеми этапами производства локомотива: от начальной отливки изделий до тонкой работы с котельным железом и полировки окончательной медной отделки. Особую радость графу, словно мальчишке, доставил паровой свисток. Заводской мастер запустил двигатель на испытательном стенде исключительно для того, чтобы де Билль мог потешить свое ребячество, потягивая за цепочку и издавая пронзительное «ту-ту», которым извещают о прибытии железного гиганта на какой-нибудь захолустный полустанок.

Граф де Билль оказался горячим поклонником железных дорог, он давно выучил наизусть свой экземпляр справочника расписаний Брэдшоу и теперь впервые увидел воочию те процессы, о которых он читал и которые себе представлял на протяжении многих лет. Он, вероятно, знал о поездах больше, чем Мэссингем, в чьи обязанности входило ведение бухгалтерии, и, в конце концов, начал давать лекции, а не получать их.

— Что за мир настанет, когда стальные рельсы опоясают земной шар, — восторгался граф. — Людей и предметы можно будет перевозить в темноте, в запломбированных вагонах, пока весь мир спит. Границы потеряют свое значение, расстояния станут условностью, и под гудки поездов возвысится новая цивилизация.

— Гм… — усомнился Мэссингем, — в самом деле?

— Я прибыл сюда морем, — печально ответствовал граф. — Я — безнадежное порождение прошлого. Но я покорю этот новый мир, мистер Мэссингем. Мое самое горячее желание заключается в том, чтобы стать машинистом.

Что-то странное чудилось в этом убеждении.

Завершив экскурсию, Мэссингем надеялся увлечь де Билля в зал для заседаний, где того поджидали несколько директоров, готовых за дружеским бокалом портвейна и бисквитами вроде бы невзначай подвести гостя к деловому предложению и полных решимости, впрочем, остающейся тайной, дать графу сбежать только после того, как он оставит подпись под основательным контрактом. Личное присутствие Мэссингема на встрече не требовалось, но в случае подписания бумаг его вклад в дело не остался бы незамеченным.

— Что это за здание? — спросил де Билль, указывая на сооружение, напоминающее обычный сарай, которое ему не показали. Оно стояло в забвении, поодаль от главных цехов, позади груды отбракованных ржавых рельс.

— Нечего примечательного, граф, — отозвался Мэссингем. — Для разной чепухи, не для дела.

Слово «чепуха» возбудило любопытство де Билля.

— Звучит крайне заманчиво, мистер Мэссингем. Мне бы очень хотелось попасть внутрь.

Эта просьба затрагивала вопрос секретности. Граф не походил на шпиона другой компании, но раскрывать перед ним то, над чем работала фирма, казалось неблагоразумным. Мэссингем нерешительно пожевал усы. Затем вспомнил, что единственным обитателем здания на тот момент был Джордж Фоули со своей невероятной штуковиной. Никакого особого вреда в том, чтобы показать графу эту никчемную безделицу, он не увидел, но опасался, как бы потенциальный инвестор не счел, что предприятие и впрямь безрассудно швыряет деньги на столь очевидно обреченные проекты, и не предпочел иметь дело с другими партнерами.

— Мы выделили тут место одному изобретателю, — поспешил откреститься Мэссингем. — Я боюсь, что мы стали безопасной гаванью для сущего безумца, но вас, возможно, немного развлекут эксцентричные порождения его опытов.

Он провел графа сквозь двустворчатые ворота.

Прогремело несколько выстрелов, прокатившись эхом по жестяной крыше сарая. Огненные вспышки озарили сумрак.

В первое мгновение Мэссингем испугался, что де Билль стал жертвой покушения.

Все знали, за этими балканскими дворянами повсюду следовали анархисты, жаждавшие застрелить своих жертв из револьверов в отместку за злодеяния, вершившиеся варварскими предками аристократов на протяжении столетий.

Резкий запах серы ударил Генри в ноздри. Облака смрадного дыма медленно уплывали под крышу. Раздался плеск и шипение, как если бы на пламя опрокинули ведро воды.

Причиной звука оказались не выстрелы, а небольшие взрывы. Фоули опять безумствовал. Мэссингем вздохнул с облегчением, но вскоре оно сменилось раздражением, когда, промокнув лоб платком, управляющий обнаружил, что от взрыва его лицо запорошило каким-то маслянистым песком.

Сквозь облака дыма и пара он увидел, как Джордж и его приятель, мальчишка по имени Джеральд, суетятся вокруг машины, черные, точно зулусы, и в изодранных комбинезонах, как бродяги. Фоули был молод, и его неоспоримые таланты механика трагическим образом сочетались с воображением мотылька, постоянно порхающего между самыми непрактичными и бесполезными идеями.

— Прошу прощения, граф, — сказал Мэссингем. — Боюсь, только этого и приходится ожидать, когда кто-то посвящает себя несуразному замыслу двигателя, приводимого в движение детонацией. Все неминуемо взлетает на воздух.

— Сгоранием, — огрызнулся изобретатель, — а не детонацией.

— Прошу прощения, Фоули, — съязвил Мэссингем. — Адским сгоранием. [28] Здесь Мэссингем, а затем и граф де Билль используют, к сожалению, не переводимую до конца игру слов между прилагательными «internal» (внутренний) и «infernal» (адский).

Управляющие часто передавали друг другу записки с предложениями механика, изрядно веселясь при этом.

— Внутренним, — пискнул Джеральд, одиннадцатилетний мальчуган, всегда столь сильно перепачканный, что невозможно было сказать, каково его телосложение и цвет волос. — Внутреннего сгорания, а не адского.

— Думаю, мой вариант лучше подходит по смыслу.

— Возможно и так, Мэссингем, но взгляни…

Породивший взрывы механизм теперь трясся, испуская урчание и струю ядовитого дыма. Коленчатый вал посредством приводного ремня раскручивал колесо. Мэссингему уже доводилось видеть эти игрушки раньше.

— В пять раз эффективнее, чем пар, — прокомментировал Фоули. — Может быть, в десять, а то и в сотни…

— И в пять раз вероятнее, что такая штука тебя убьет.

— Когда паровой двигатель только изобретали, погибли многие, — заметил граф. Он рассматривал устройство Фоули, восхищаясь тем, как его детали приводят друг друга в движение. Со смазанными поршнями, рычагами и шестеренками, эта игрушка доставляла настоящее удовольствие своей сложностью. Детская мечта о чудесной машине.