Олег Мизгулин - Морок

Он, как и она выделил это слово.

— Что ТО, что может нам помочь?

Людмила секунду поколебалась и…

— Я не знаю. Сейчас-сейчас, попробую… Олег, — она бегло посмотрела на мужа, — он почти угадал. Почти… Только не исповедь нам поможет. Надо избавиться от какого-то груза, что сидит в нас. Но не от грехов! Вот… Очиститься, это верно! Но от чего? Вот этого я не вижу! Туман…

Если бы Люся травила это в сумерки, наверняка бы душу холодило. Но и сейчас, впечатлительная Наташка с ужасом взирала на рассказчицу.

— Ой, Люськ, ты меня пугаешь…

Остальные… Определённо, никто не давился от смеха. Холм приучил слушать только его смех.

— Ладно! — Громко подытожил Зорин. — Что мы имеем? А имеем мы то, что нас имеют… По полной программе. Простите за каламбур и грубый солдафонский юмор. В альтернативе варианту «спускаться» у нас имеется двоякий вариант: освободить душу от какого-то балласта. Ну, тут у нас вариант разделяется на две точки зрения. Одна из которых, Олегова звучит: покаяться перед алтарём, освободиться! Рассмотрим объективно и беспристрастно! Чтобы покаяться, освободиться и вылить наболевшее, надо, по меньшей мере, знать, чувствовать в себе какие-то болячки. Ну, у меня, положим, есть в чём винится. У Олега, может, что-то имеется… А вот у остальных, я не знаю! В силу житейской неиспорченности может и нет ничего. Им-то как быть? Пройти мимо и не подать милостыньку нищему — это не грех. Это выбор! Не помочь кому-либо — это тоже выбор! Считаю и буду считать, что тяжестью может являться только серьёзный проступок, или цепочка оных… Настоящий грех, он выматывает душу, не даёт жить, грызёт по ночам, забираясь в постель. Вот тогда… Тогда человек идёт в церковь, чтоб очеловечиться, помыть свою совесть. И бывает, такое решение даётся не сразу, а только на закате лет. Жизнь надо прожить, чтобы это понять, а вы… Исповедоваться. В чём? Вы человека убили, в самом деле? Кошельки тырили? Нет. Тогда в чём? Ведь, встать перед алтарём — это не одно и то же, что перед директором школы: «Простите, Сергей Петрович, это я набедокурил в мужском туалете».

Зорина несло, и он видел, что его слушают с открытыми ртами. Даже последняя фраза никого не рассмешила. Все были под впечатлением. «Вот уж не думал, что открою в себе задатки оратора. — Мысленно усмехнулся Вадим. — Ещё б потренироваться подобно Демосфену с камушками во рту, и можно выдвигаться в Госдуму. Чем не политик?» Он чуть сбавил обороты и закончил довольно прозаично.

— А рассматривать объективно вариант исповедальни… Это надо каждому отдельно заходить в часовню, полностью изолируясь от остальных, что уже, в нашем случае, чревато и небезопасно! Почему отдельно, спросите вы? Только в одиночестве человек способен выскрести из себя откровение. — Вадим улыбнулся чистой ровной улыбкой, не скрытой на этот раз пшеничными усами. — В противном случае, он будет стесняться, даже если товарищи встанут далеко и заткнут уши. Не зря в католичестве используют нишу-перегородку. Вот! Отдельно вас я туда не отпущу… Да и вы не готовы, как я сказал! Или готовы?!

Он метнул взгляд на Ваню, потом на Наталью. Та в замешательстве покачала головой.

— Теперь второе! Люся. Люсе я верю больше, чем кому… У неё что-то типа «третий глаз», интуиция, наитие. У меня это тоже, кстати, случается. Это когда знаешь, ещё ничего не зная… Такое восприятие часто открывается у вояк. Чувство осторожности, шестое чувство… Так его называют. Позволяет не умереть там, где убивают. В это я верил и до Холма! Но возвращаясь к Люсе… Она не может скомпоновать, сформулировать свою идею. Чувствует, а конкретно что, не ясно! Может, придёт озарение позже? Дай Бог! А пока, ребята…

Вадим пожал плечами.

— Спускаться! Сделаем ещё одну попытку! Тестовую, проверочную… Если не получится выскочить, что ж… Вернёмся к разговору о грехах. Вопросы, предложения?

Естественно никто не возражал. Лишь Олег позволил себе лёгкую иронию.

— Николаич, ты ж всё решил! Объявил бы давно…

Зорин не преминул ответить с той же горячностью.

— Да ничего я не решил, Олег! Кабы решил, разве б я стал вас окучивать разговорами? Спуск наш — маловероятное предприятие! И все эту вещь как бы понимают, но! Как сказал Ваня, за неимением альтер-вариантов, куда деваться?

Он встал, оправляя одежду (признак окончания дискуссий) и уже обыденно:

— Прячем ложки, вилки… Пакуемся! Курим, кому надо и, помолясь… Да, Наташ, что с молитвой? Вспомнила?

— Да.

— Ну, вот и славно! Сытый желудок, хорошая погода и дорога с горы, а не в гору — вот что нам нужно! Вперёд…

К полудню воздух растопило, что, в общем-то, и предрекалось Вадимом. Колонна туристов вышла из теней последних деревьев и стояла теперь на открытом участке, где через ряд кустарников начинался пологий спуск. Трава дальше шла жухлая, серо-жёлтая, полностью выблекшая на солнце и совсем не контрастировала с каменистой почвой Холма. Вид книзу простирался неровными выпуклыми боками, на которых тут и там торчали как спички, причём выжженные спички, карликовые деревья. Листьев на них не было. Ближайшим оазисом был ельничек, но до него нужно было ещё дойти.

— Ну-с… — Вадим оглянулся на выстроившуюся за ним цепочку. Внезапно вспомнил…

— Наташа! — Позвал он, выискивая её взглядом. — Чуть не забыл… Ты как, готова? Давай… Счас самый раз!

Наталья поняла сразу, о чём он, лишь спросила: — А куда мне встать?

— Стой, где стоишь! — Сказал Вадим. — Только развернись лицом к лесу! Ага, вот так… А мы отодвинемся в сторонку, чтоб тебе не мешать. Мешок опусти! Настройся… Не стесняйся, Наталья! Мы отнесёмся серьёзно!

Повернувшись к Ивану, строго-ласково сказал: — Не юморить, ладно?!

Климов ограничился коротким кивком. Лицо его не выражало признаков веселья.

Они сдвинулись вправо, расчищая декламатору место, словно боялись стеснить и поколебать его ауру. Наташу, впрочем, не смущало их близкое присутствие. Она уже выговаривала нужные слова и ветер, то усиливал их, то наоборот гасил. От этого молитва слышалась обрывками, но то, что это именно «Отче наш» не вызывало сомнения.

— … да приидет Царствие Твое; да будет воля…… на земле, как и на небе. Хлеб наш…

Вадим подумал, что такого с ним ещё никогда не было. Нет, ему не хотелось иронизировать. Была во всём этом своеобразная красота и неповторимость: чистое небо, разноголосый птичий хор, дыхание ветерка и девушка, стоящая на границе леса, проникновенно читающая молитву. Сюжет из классического романа, быть может, ещё ненаписанного.

— … избавь нас от лукавого. Ибо…… слава во веки веков. Аминь.

Наташа, закончив читать, истово перекрестилась и повернулась со смущённой улыбкой.

— Всё.

— Молодец! — Похвалил Зорин. — Проникновенно прочла, от души.