Олег Мизгулин - Морок

Губа теперь не соответствовал своему прозвищу. Оттопыренная некогда губища, то ли усохла, то ли была иссечена многочисленными ударами по ней. Нос скривился набок тоже не сам по себе. Лицо потемнело, покрылось бурыми пятнами, мешаясь с грязью и солнцем. Глаза затравленного зверька бегали, а если пытались в кои ты раз смотреть прямо, то быстро слезились и замаргивались. Шея была иссиня грязная, а может действительно синяя, не поймёшь… Резко очерченной полоской, синь проступала поперёк кадыка. Вид неряшливости и запущенности просто выходил за рамки приличествующих норм, отпущенных даже бродягам. То, что стояло перед ними не могло быть человеком. Просто какой-то слепок грязи, бесформенный и мычащий. Протоплазма одноклеточная, тьфу…

Олега замутило. Он не мог прийти в себя и от встречи, как таковой, и от вида ещё этого… Он ведь хорошо помнил, что Губа уезжал не таким. Да, конечно, был грязен, как и положено чумаходу, но он ещё оставался тем самым гадким, подловатым, злым существом. В стекле окна отъезжающего КрАЗа Олег видел его глаза, полные ярости и торжества. Бедолага не знал, какой ад его встретит.

— Да-да! — Соответил мыслям Олега Виолент. — В полк, куда попал Губа, насчитывал три батальона живой силы, каждый из которых вбирал в себя до двадцати взводов и рот. Народа уймища! Есть, где разгуляться. Поначалу Губе удалось пустить пыль в глаза. В дороге он переоделся в чистенькую хэбуху, отглаженную по положению (фазан как-никак, полгода…), а в части накрутил себя бывалым и авторитетным. Но вот, беда! Печать раба на лице невозможно стереть за полтора дня пути. К тому же яркой визиткой оставались его руки, растрескавшиеся от бесконечного контакта с мокрой тряпкой. На него поглядели, но не сказали… Очевидно, ждали конкретной информации. Скоро получили. В роту зарулил тот, кто принимал твой звонок. В тот же вечер его избили в сушилке, пока не сильно, но с внушением. Наутро бросили на тряпку, а уже после обеда сунули в наряд по кухне. Ты можешь себе представить, что такое наряд по кухне в полковой части? И не пытайся! На каторге бывает легче. Громаднейшая столовая всасывает в себя до шести ста человек разом. Это гул, мат и сгустившаяся злоба. Даже не думай сравнивать с вашей тепличной оранжереей. В полковой — всюду грязь, объедки на полу, нехватка ложек и нагоняи старших по наряду. В моечной — клубы пара и звонкие удары. Раздаются ускорения… Посуда, один хрен, не успевает вымываться, а та, что вымылась, оставляет следы жирных разводов по краям. Из зала приходят авторитетные воины, и уже нахлобучивают за это. Полотёрам не хватает тряпок и счастлив тот, кому она досталась. Потому что в противном случае, снимай с себя китель и мой эти жирно-мерзкие полы своей одеждой. Такие, брат, нравы… Всегда, что раньше когда-то, что сейчас в батальонных столовых хозяйничает чуркистанская братия. Не смотря на приказ министра обороны (служить у себя на родине) чёрные через раз-другой проникают в полковые части. Начальство не видит в этом большого греха и даже приветствует: туркмен ли, даг, только нерусские способны поддерживать порядок. А тем и самим приятней гнобить русака, нежели брата по крови. И они гнобят. Губа за весь наряд накувыркался под пиндюлинами по самое не балуйся, но оказалось, это только начало. Ночью его, разбитого, усталого вдрызг, подняли четверо полупьяных бойцов и полчаса «разговаривали» с ним в умывальнике, делая из него подобие отбивной. Оказывается, подтвердилась информация «стукача». До этого, видишь ли, с него спрашивали как с «вечного гуся». Стукач на полку — особая тема. Зашифрованных полно, а вот выявленных, «официально подтверждённых» — единицы. Сказки о том, что информаторов не трогают, придумали замполиты. Их действительно не трогают во время всяческих рейдов, проверок, комиссий. Там своя политика. Подавай борьбу по искоренению «неуставщины», списки отправленных на «дизель». Генералы уезжают, а стукачи остаются. В маленьких частях, возможно, им находят применение, а в гарнизонах батальонного типа, они — отработанный материал. Шлак. И из них действительно делают нечто подобное. Всего не перечесть: переламывают руки-ноги, пробивают головы, а случается, убивают. Не беда, армия выпишет всем одинаковый некролог. Но самый распространенный тип наказания, самый убедительный и наглядный — это, пожалуй, опустить человек в ноль, ниже нуля. Губе не поломали ничего, потому что для этого нужен был трезвый грамотный подход, однако, и в пьяных мозгах рождается кураж. Отмудоханному Губе сделали «губнушку». Правда, звучит как каламбур? Ну, ты знаешь, что это такое… Проводят головкой…

— Знаю!!! — Выкрикнул в ярости Олег, крутясь в поисках, куда бы сплюнуть. Не найдя подходящего места, сглотнул. Чуть не поперхнулся от мерзостного состояния. С каждым словом Виолента ему становилось хуже и хуже. Голова налилась чугунной тяжестью и, наверное, впервые так стало гаденько на душе.

— А что ты так кипятишься? — Удивился Виолент. — Разве не ты отправил «голубем» по «радио» кто он такой? Разве не хотел…

— Я этого не хотел! — Заорал Олег и, тыкая пальцем в сторону бессловесной фигуры, пословно повторил, выделяя каждое слово. — Я! Этого! Не хотел!

— Да ладно ты… — Примиряюще сказал Виолент. — Не хотел. Знаю. Ты хотел, чтобы Губа не стал плохим «дедушкой». Так ведь? И чмарил его из благих намерений.

Голос у Виолента был сухой нейтральный и Олег не мог уловить по тону, издевается он, или действительно разделяет его позицию.

— Только чё реально не пойму, зачем ты его объявил? Разве не знал, что творится в гарнизонах?

Олег бессильно зарычал и выскочил из-за стола. Стал нахаживать. Его мутило от себя. В буквальном смысле.

— Я продолжу, с твоего позволения… Наутро Губа проснулся «защеканцем» и все это знали… Нет, пожалуй, хуже статуса, чем этот. Простые чумаходы пользуются, куда большими привилегиями и свободой перемещения. Однако, в армейском мирке всё с ног на голову. Если «обиженным» не пользуются хотя бы в течении месяца, он переходит в следующую категорию. Я объясню… Губе отвели «поганый» стол в столовой, выделили меченую посуду. К ней никто не притрагивался, он ходил с ней, не моя её. Зачем? Собирал объедки со столов, после того как отужинает или отобедает рота. Стал паршивей некуда, не ходил никогда в баню, не мылся и не стирался. «Сердобольные» ему порой подбрасывали сладкое, купленное в военторгах. Не давали, а подбрасывали как собаке. С приличного такого расстояния… Он стал НЕПРИКАСАЕМ. Буквально. Его и бить давно перестали. Первые дни ещё плевали на голову, а потом и этого не стали делать. Губа стал грязным вонючим животным, настолько запущенным и смрадным, что никто и помыслить не мог об сексуальных утехах с ним. Так из «защеканца» он перешёл в «чёрта». В самого самого. Смыслом его существования стало набивание брюха любой ценой и сон у закоптившейся стены в кочегарке. Его ведь и в собственную постель не пускали, настолько он был отвратным. Как сейчас… Да, Губа?!