Алексей Оутерицкий - Немцы в городе

– Я… – Я лихорадочно пытался выбрать, какую из этих девиц оприходовать во славу Рейха, а потом неожиданно для себя с надеждой выпалил: – А можно наказать их обеих?

– Можно, – сказал немец с легкой, как мне показалось, завистью.

– А по сколько раз мне можно их наказать? – сглотнув, спросил я и не смог скрыть разочарования, услышав:

– По разу хватит.

Немец, теряя ко мне интерес, сунул мне что-то в руку и бросил уже через плечо, удаляясь: – Только стой на месте, болтаться запрещено.

Опустив глаза, я обнаружил, что зажимаю в пальцах плоскую фиолетовую коробочку с надписью «Masculan 2»…

Я выбрал ту, продавщицу из универмага, и пристроился в очередь за лысоватым мужиком лет сорока, одетым в неожиданный жарким летом строгий костюм. Перед мужиком стояли еще три человека. Через минуту из-за простыней показался высокий носатый парень, на ходу застегивающий ширинку. Его лицо было красным, а сам он выглядел распаренным, словно после хорошей бани.

– Ништяк подмахивает… – сказал он, подмигнув сразу нам всем, и удалился в сторону стола оберштурмбанфюрера, возможно, чтобы отчитаться о каких-нибудь добытых ценных сведениях, а в закуток поспешил среднего роста парень с вытянутым черепом. Он на ходу возился нетерпеливо с брючным ремнем, а я почувствовал, что мой член уже едва не лопается от напряжения.

– Как думаешь, долго нам еще… – спросил я мужика в костюме, но тот ничего не ответил, только посмотрел на меня недовольно.

Чтобы отвлечься, я повернул голову и нашел взглядом своих. Перед Зигелем, уткнувшись глазами в пол, стоял Леха, за ним ждал своей очереди Сашка, который смотрел на меня. Я весело ему подмигнул, и тут внезапно где-то в стороне раздался знакомый голос, который с не наигранным возмущением прокричал:

– Господин Зигель! Этот парень, вон тот, с прыщом, который стоит в очереди к продавщице, подавал заявление на вступление в комсомол!

Как-то сразу я понял, что речь идет обо мне и, почувствовав, как опять одеревенели мышцы шеи, повернулся на голос всем корпусом. От меня отшатнулся в ужасе мужик, которого я только что пытался разговорить, а я увидел откуда-то появившегося Валдиса, который спешил к столу оберштурмбанфюрера.

– Господин Зигель, обратите внимание на вот того, который… – кричал Валдис, указывая на меня пальцем, а я смотрел на него во все глаза, недоумевая, когда он успел переодеться, потому что на нем была болотного цвета форма с повязкой шуцмана* на рукаве.

[* В годы второй мировой войны шуцманами назывались полицейские, набираемые из местного населения в оккупированных Германией странах.]

– Шайзе… – сказал Зигель, смерив меня равнодушным взглядом.

– Я не комсомолец! – испуганно закричал я, когда по его указке ко мне рванулись два солдата с автоматами наперевес. – И никогда не подавал никакого заявления! Этот человек наговаривает на меня, он просто не хочет отдавать мне червонец!

Меня, не слушая, подхватили под руки и по причине неожиданной слабости ног потащили к оберштурмбанфюреру, а я орал что-то неразборчивое, чувствуя, что еще немного, и взбунтовавшееся сердце выпрыгнет из майки с надписью «Кока-Кола». Зигель, брезгливо указывая на меня двумя пальцами, что-то говорил, но я ничего не слышал, только видел, как беззвучно шевелятся его тонкие губы.

Когда я осознал, что меня ведут к страшной двери, в которую вытащили того мужика в зеленой бейсболке, мои ноги окончательно парализовало. Боковым зрением я зафиксировал Леху и Саню в образе двух смутных пятен; кажется, они с ужасом пялились на меня.

Едва один из моих сопровождающих протянул руку к дверной ручке, как дверь внезапно распахнулась сама от толчка изнутри, и в проеме появился тот самый мужик, которого я только что вспоминал. Теперь он был облачен в форму рядового красноармейца времен второй мировой войны, а вместо зеленой бейсболки его голову украшали окровавленные бинты. Рванув на себе прокопченную гимнастерку, дважды простреленную в районе груди, мужик резким движением выхватил из кармана галифе огромную противотанковую гранату и вскинул ее над головой.

– Стоять, суки! – бешено вращая глазами, выкрикнул он страшным голосом, и немцы, отпустив меня, отпрянули, пытаясь передернуть вдруг заклинившие затворы. – Не шевелиться, иначе брошу гранату!

Все замерли, а я, переведя дух, стал искать взглядом своих. Раскрыв рты, они так и стояли перед оберштурмбанфюрером, а тот медленным движением начал опускать руку под стол, явно намереваясь незаметно достать пистолет. Наступила тишина, только девки, находящиеся вне пространства и времени, продолжали охать в своих закутках.

– Братва! – после короткой паузы выкрикнул мужик. – Там, внизу, в сортире, наши! Все, кому дороги большевистские идеалы, айда за мной, будем пробиваться к своим!

– Саня, Леха! – дурным голосом закричал я и рванул к мужику, который отступил на полшага в сторону, давая мне проскочить, и опять уверенно встал в проеме двери.

Ничего не видя, я начал на ощупь спускаться по узкой служебной лестнице, чувствуя свое тяжелое хриплое дыхание, вскоре сверху послышался топот еще двух пар ног, наверное, Лехи с Саней, потом кто-то что-то крикнул, раздался взрыв, от которого содрогнулся весь кинотеатр, и сверху посыпалась штукатурка…

– Сюда… – командовал мужик, шедший первым, – теперь сворачиваем влево… ага, теперь сюда… Ничего, пацаны, не боись, я здесь все тропы знаю…

Подсвечивая чадящей зажигалкой «Zippo», он уверенно вел нас в почти кромешной темноте, а мы, натыкаясь друг на друга и стены, старались от него не отставать. Кажется, мы бродили по лабиринтам уже не меньше часа, а может, все это действительно лишь казалось.

– Здесь… – наконец сказал мужик, рванул на себя ручку какой-то двери, и через секунду мы оказались в ярко освещенном, выложенном белым кафелем помещении с зеркалами, в котором немедленно опознали сортир.

Пространство просторного, обычно полупустого зала сейчас было запружено бойцами в красноармейской форме. Здесь тоже все было разбито на сектора. У левой стены с зеркалами, под умывальными раковинами, лежали раненые, уже перевязанные или обрабатываемые санитарами; в противоположной стороне сурового вида бойцы занимались чисткой оружия; возле писсуаров спали, прижимая к себе автоматы ППШ, смертельно уставшие воины, а на полу в центре была расстелена огромная карта, над которой склонились несколько человек с командирскими знаками различий на петлицах. У всех находящихся здесь головы были обмотаны окровавленными бинтами, у некоторых руки висели на перевязи.

– Кого привел, Захаров? – подняв голову, спросил усатый, лет тридцати мужик командирского вида, с двумя эмалевыми прямоугольниками на петлицах.