Эфраим Тзимицу - Осколки, острые, как ножи

Но его рука прошла сквозь тело его собеседника, как сквозь воздух, не встретив ни малейшего сопротивления….

А тот расхохотался, смотря, как его ученик пытается снова и снова поразить его, гвоздя когтями, и даже пытаясь вцепиться клыками ему в глотку, или в лицо. Но все было тщетно — все его атаки оканчивались так же, как и первая, то есть, ничем.

— Ну что ты будешь делать теперь? Ты бессилен ранить меня, ученик — и он протянул руку, резко схватив мучителя за горло железной хваткой.

Затем он легко оторвал его от земли, и, встав к краю крыши завода, поднял его в воздухе. Казалось, он собирается сейчас отпустить его, и бросить его вниз… Но он не бросал, лишь смотрел внимательно на то, как его ученик пытается освободиться.

— Итак, Ротнемрот, ты пытаешься бунтовать против меня — удовлетворенно произнес он, будто бы парень сделал что–то, чего его учитель давно от него ждал — Ты споришь со мной, и даже пытаешься убить… Ты хорошо учишь мои уроки… Ты становишься подобным мне… Какая ирония…

— В чем ты видишь иронию, тварь? — прохрипел мучитель, ибо так его называл его учитель ранее.

— А, я уже снова «тварь», не «учитель»… Еще один признак в тебе, который радует мой взор… Ирония в том, что ты становишься похож на меня… Но, увы, только лишь похож… Впрочем никому не дано стать мной, верно? — рассмеялся темноволосый, и резким движением бросил Ротнемрота снова на крышу.

Тот закашлялся, пытаясь подняться, и со злобой взглянул на своего учитель, на эту омерзительную черную тварь…

— Ненавидишь меня? — спросил тот, встретив его пылающий взгляд своими черными провалами, в которых горела насмешка — Чтож, это хорошо… Ты учишься ненависти… Пусть тебе даже придется ненавидеть меня…

— А что, ты хотел бы, чтобы я ненавидел кого–то иного? — попытался усмехнуться Ротнемрот.

— Не имеет значения… Впрочем, думаю, я смогу и здесь сделать кое–что, что послужило бы твоему дальнейшему становлению…

— Мы снова будем убивать людей? Убивать жестоко?

— Т ы будешь убивать людей, было бы вернее в данном случае… А теперь идем, нам пора…

И вот спустя миг оба они стояли в большой толпе людей.

Обычная толпа, все куда то идут, спешат, суетятся, у всех какие–то дела…

Никому не было дела до этих двух похожих даже внешне парней, который появились среди них… Некоторые, проходя мимо, натыкались на них, толкали, ругались, и сразу забыв о них шли дальше…

Несмотря на пустующий завод, город жил своей жизнью. Люди шли по своим делам, не думая ни о страдании, ни о великих силах мироздания… В общем ни о чем из того, о чем только что рассказывал мучителю его наставник.

— Видишь их? — спросил тот.

— Да.

— Что ты скажешь о них?

— Ну, это люди… Обычные люди…

— Да, ты прав, это обычные люди… Равнодушные и жестокие создания.

— Да? Ты хочешь, чтобы я поверил твоим словам?

— А разве я не прав? Я уже говорил тебе, что я куда старше тебя, друг мой, и повидал куда больше, чем ты можешь себе представить… И я знаю, о чем я говорю.

— Ты хочешь сказать, что их абсолютно не тронут страдания других? А то и сами бы они с радостью истязали бы другого?

— Ну может, тут ты несколько буквально понял мои слова — засмеялся в ответ его наставник — Впрочем, может я и найду тебе сейчас пример того, что эти люди сами принесут мучения другим… Так… Да, я вижу это… Посмотри во–о–о-он туда, на ту скамеечку.

Ротнемрот, или мучитель, как звал его наставник, оглянулся туда, куда он показал, и увидел небольшую группку смеющихся и играющих детей. Они весело играли друг с другом, радовались чему–то…

Он перевел непонимающий взгляд на своего наставника. Тот в ответ настойчиво кивнул в сторону детей, «смотри, мол».

Мучитель присмотрелся и увидел то, что вызывало детский смех. Дети окружили маленького, хрупкого на вид мальчика, на носу его прочно сидели очки.

Другие дети смеялись над ним, толкали его, дразнили его… Нельзя сказать, что с ним не играли, но то была жестокая игра, в которой все правила были против этого мальчика…

Вот в его глазах появились слезы, что вызвало еще больший смех среди других детей. А они продолжали мучить его, заливаясь веселым звонким смехом, тогда как их жертва тихонько всхлипывала, и глаза его, наполненные слезами, увеличенные стеклами очков смотрели вокруг, будто спрашивая «За что?».

Но ответом мальчику были лишь детский смех, и равнодушные взгляды спешащих по своим делам взрослых…

Мучитель смотрел во все глаза на этих детей и не мог отвести взора, он помнил о том, что сам когда то был ребенком, но он забыл, насколько жестоки могут быть дети… Те, кого всегда рисовали оплотом чистоты и невинности, сколь жестоки они могут быть, если не смотреть за тем, как они ведут себя, если не объяснить им, что мучить другого это плохо, что это не игра…

Пораженный, он посмотрел на своего наставника и учителя.

— Ты… как ты нашел это?

— Я же, скажем так, заведую страданием и муками по всему мирозданию… И я могу ощутить чужие страдания… И радость того, кто доставляет другому муки. Ощутить радость многих детей и горе и боль одного ребенка для меня не составляет труда, друг мой…

— Я и забыл, каково это быть ребенком… Как странно взглянуть на детей, когда ты уже повзрослел…

— Да — кивнул в ответ его учитель — Это странно. Если ты родитель, то ты не подумаешь плохого о своем ребенке… Потому, что ты его родитель, отец или мать… А если нет, то увидев ребенка, ты либо пройдешь мимо, либо умилишься маленькой, растущей на твоих глазах жизни… Но ты не подумаешь о том, что дети еще не знают, чему их еще не научили… Говорят, что душа ребенка не знает зла, но ведомо ли ей добро? — взглянул он на своего ученика, что во все глаза смотрел на играющих детей.

А плачущего мальчика тем временем увел высокий мужчина — очевидно, это был его отец. Он что–то говорил своему сыну. Своим сверхъестественным слухом мучитель слышал, как только успокоив сына, мужчина стал допытываться у него, что он сказал тем детям, и почему они его дразнят… Выходило, что мальчик виноват сам во всем.

Мучитель передал эти слова своему наставнику, хотя, тот очевидно и сам их слышал.

— Ба! — всплеснул руками темноглазый — Скажите, пожалуйста, значит, если мальчик виноват, то вопрос исчерпан, и его можно спокойно дразнить и мучить? Ты понял, что ты сам сказал, Ротнемрот?

— И чтоже остается тогда?

— Вот, видишь это пример, и очень яркий пример, людской жестокости… Человек меняется с возрастом, скажешь ты, и да, это так. Но есть все же что–то, что останется с тобой навсегда, что никогда не изменится… И эти дети вырастут и останутся такими же, поверь, я видел это не раз… Я уже говорил тебе о том, как боль может исказить душу… Так и этот мальчик, ведь он мучается не только от того, что его мучили другими, но и тот, кто, как он надеялся, защитит его, вместо этого лишь растравляет его раны… Да, он хочет позаботится о нем, и он заботится, ведь он — его отец, но все же мальчик не может этого понять сейчас… Взрослые нередко пытаются общаться с маленьким несмышленышем как с равным… Чтобы в следующий момент вспомнить о том, что перед ними маленький ребенок, и тогда, когда нужно сказать ему что–то, как равному, поступить с ним, как поступают с ребенком… Ты понимаешь меня, мучитель?