Кларинда - Штамм «Ратоньера»

Кирилл возглавил комбинат после смерти своего дяди. Единственной целью сейчас было обеспечить жизнеспособность уцелевшей части города на несколько оставшихся десятилетий и наладить производство так, чтобы его можно было поддерживать минимальными усилиями. Работа шла не гладко. Кто-то ставил палки в колеса непозволительно молодому по нынешним временам директору, кто-то устраивал саботаж — все равно, мол, все сдохнем. Слишком много было случаев мародерства, но их число резко снизилось, когда новый глава комбината объявил, что пойманных воров будут обваливать в перьях, предварительно вымазав клеем «Суперцемент». К счастью, были и энтузиасты, дневавшие и ночевавшие на работе, и их стараниями производственные цеха постепенно превращались в центры жизнеобеспечения, которых хватило бы для нескольких тысяч стариков. Компьютеры проектировали необходимые модели будущего общества, но представить подобное в реале было все же слишком страшно.

Помимо профессиональных целей Кирилл пестовал мечту личного свойства. Он рассчитывал, что через пару десятков лет, когда наводнившие мир банды перемрут от болезней и старости, а он будет еще относительно бодр и силен, он сможет отправиться в путешествие — попрощаться с красотой, созданной умирающей цивилизацией. В свободное время Кирилл составлял будущий маршрут путешествия, прикидывая, до каких городов будет легко добраться, а какие, скорее всего, будут недоступны.

— Золотое Кольцо получится посмотреть точно, — говорил он немного пренебрежительно, — оно все под боком. Даже если машина откажет, можно будет взять лодку… хотя машин будет наверняка сколько захочешь. Иномарки долго служат. Вот до Байкала не добраться будет, далеко и тяжело, эх, хотелось бы повидать… Но южные города непременно, через границу попасть будет проще, ту же Прагу поглядеть, попрощаться.

— А вот позапирают машины хозяева перед смертью в гаражи из вредности, — посмеивался в ответ Максим. Правда, он тоже мечтал скрасить последние годы путешествием, но боялся верить в него по-настоящему, и размышлял в основном о трудностях. Кирилл же ни о каких препятствиях и слушать не хотел:

— Кто, хозяева? Позапирают в гаражи? Нет непробиваемых стен. Что-нибудь найдется, уже сейчас полно бесхозных дальномеров. Эти молодчики с большой дороги передохнут от пьянства, а потом…

— А бензин?

— Будут его производить, никуда не денутся, — отмахивался Кирилл. — Он года два служит. В крайнем случае, машину можно заправить всем, что горит, в крайнем случае, остаются лошади, а в самом крайнем случае у человека есть ноги.

— А не будем ли мы к тому времени сами еле ноги таскать?

— Кто? Я? — Кирилл обычно в таких случаях делал стойку на руках и непринужденно продолжал беседу из положения вверх ногами. — Я буду отлично себя чувствовать и в восемьдесят, просто не заглядываю так далеко. Все, что мне надо, это несколько лет на путешествие, когда мир очистится. Вот тогда и помереть будет нестрашно. Может, до пирамид доберусь. Были бы деньги, можно было бы и сейчас, только билет на самолет стоит, как сам этот самолет.

Ради исполнения своей мечты Кирилл фанатично занимался собственным здоровьем — бросил курить, не прикасался к спиртному, все свободное время посвящал спорту. Среди уцелевших горожан существовали группы ЗОЖ, но Кирилл смотрел на них снисходительно:

— Руками машут, пять минут бегают, десять отдыхают — это фигня и самообман. Ну, может к старости чуть бодрее остальных будут. Лишь бы сами себя обслуживали. Тогда можно будет спокойно оставить город…

Это было еще одной проблемой. Дряхлеющие старики становились неподъемной обузой для своих уже тоже немолодых сограждан. Люди во цвете лет сбегали в лес, в глухие деревни, в теплые края — чтобы не надрываться, работая на благо распадающегося общества. Совсем немного было тех, кому совесть не позволяла заботиться только о себе — и лишь их трудами еще сохранялась видимость порядка.

Родители Лизы умерли этой зимой, почти одновременно, и перед этим болели долго и тяжело, оставить их она не могла и потому была фактически привязана к дому. Дядя Кирилла умер несколько лет назад, еще относительно не старым человеком, внезапно, как это теперь часто случалось — мгновенно отказало сердце. Перенесенный некогда грипп не оставлял органических поражений кровеносной системы, людей убивало просто отсутствие надежды. Тетка Рая продержалась дольше, до последнего надеясь узнать что-то о сыне. Но известий не было, если не считать, что однажды Кириллу на страничку в соцсетях пришло сообщение от незнакомого отправителя: «Радуйся, сука, у меня ВИЧ». Тетке он эту малоутешительную информацию выкладывать не стал.

И вот весной первый раз они втроем решили добраться до Петербурга, по дороге заглянув на Финский залив. Кирилл оставался холостым, но вовсе не одиноким — несмотря на царившую в мире депрессию, здоровые крепкие мужчины были востребованы. Рано или поздно должен был наступить момент, когда остатки цивилизации рухнут и физическая сила очень даже пригодится, чтобы доживать дни в относительном комфорте. Кирилл долго выбирал, кого из своих пассий взять с собой, полюбоваться на Северную столицу, и в итоге довыбирался: одна внезапно приболела, другая обиделась, что ей предложили не первой, третья не захотела испытывать неустойчивое апрельское тепло… в итоге он плюнул и отправился в Петербург в компании только Максима и Лизы:

— Иногда и одному хочется побыть, а они все равно простят, куда денутся!

Максим должен был увидеть город белых ночей в третий раз в жизни (первый раз он ездил на экскурсию еще в школе, второй — вскоре после гибели Анжелы, по рабочим делам). Петербург, как и все северные города, терял население очень быстро. Люди предпочитали перебираться на юг или в маленькие населенные пункты, поближе к колодцам, к садам, к частным домам. Уезжала в основном молодежь:

— Пусть они тут сами с сосулями борются, а мы не нанимались. Отопление только в ноябре включают, что же дальше будет?

Города стареют, как люди. Те, кому в год ратоньеры было больше двадцати, теперь и помыслить не могли, чтобы расстаться с родиной. Петербург встречал свой закат с достоинством, не жаловался, не просил помощи. Город, перенесший блокаду, не поставила на колени и ратоньера. Все архитектурные памятники Петербурга до сих пор содержались в образцовом порядке, хотя жителям это стоило наверняка немалых жертв.

Максим, разглядывая изображения известнейших и красивейших городов на Гугл-картах (когда работал Интернет), иногда представлял себе, как опускается с ревом двигателей — а может быть, бесшумно, кто знает? — космический корабль, непохожий на человеческие, где-нибудь на опустевшей Трафальгарской площади, или в центре Парижа, или среди небоскребов Манхеттена, как выбираются оттуда удивительные существа, как впервые за многие годы стены отражают эхо шагов, нечеловеческих шагов…