Кларинда - Штамм «Ратоньера»

Конечно, не совсем безвозмездно. Уже дня через три после прибытия врач ненавязчиво так поинтересовался у Максима, кто тот по профессии. Это означало — как начнешь поправляться, так сразу пора бы и пользу начинать приносить. Ему сочувствовали, конечно, но здесь, в водовороте общей гибели и горя одна чья-то беда была всего лишь еще одной бедой. Максим не единственный, кто потерял близких.

Выздоровление затянулось. Повредил ли он себе сам, когда шел по коридору, потеряв капельницу, или же дело было в качестве лекарств, только рана снова воспалилась, вернулась лихорадка. Дня через три ему стало немного лучше, но рана продолжала пульсировать болью и температура задержалась на тридцати восьми. А в голове постоянно прокручивалось: если бы Лиза села в другой вертолет…

Все же он начал выходить. Навестившего его активиста он не нашел, и не знал, кого расспросить о поисковых работах на месте падения вертолета или о поездке к железнодорожной станции. Встречные пожимали плечами, однажды врач дал ему свой телефон, чтобы позвонить, но номер не ответил. Максим потихоньку бродил по территории больницы, зашел на станцию скорой помощи. Там узнали о его профессии и обрадовались, как родному. Он даже поговорил с санитарами совершенно спокойно, обменялся парой шуток. Все они тоже пережили трагедии, каждый день из чистого энтузиазма выезжали хоть чуточку отсрочить окончательный финал для людского рода, рискуя собственной жизнью, ибо не все больные были безобидны и адекватны, и не стоило нагружать их еще и своей болью.

Но у него еще и не болело по-настоящему. Осознание еще не пришло, мозг отказывался принимать и верить. Внутри все словно замерло в неподвижности, иногда ему казалось, что он видит в больнице женщину, похожую на Лизу, и сердце мгновенно заходилось от радости: то известие ошибка, она на самом деле жива! Всякий раз к нему оборачивалось чужое лицо, но уже за следующим поворотом вдруг мелькала такая же прическа, и снова сердце останавливалось: на этот раз точно она! Если бы Лиза села в другой вертолет… а вдруг так и было?

После визита к санитарам рана заново воспалилась. Это признала и спиценосая медсестра, признание выразилось в том, что она принесла обед в палату. А ведь Максим слышал, что на такую же просьбу из соседней комнатушки ведьма реагировала так:

— Дойти не можешь — не голоден.

Максим молча разглядывал жидкую рисовую кашу, морально готовясь приступить к трапезе. Все это время, несмотря на сосущее чувство под ложечкой и даже легкую тошноту от голода, у него не было аппетита. Он заставлял себя есть, потому что так надо, и еще потому, что вспоминал рассказы Лизы, как в ее больнице отказывающихся от еды кормили насильно, чтобы те не вздумали таким образом покончить с собой.

Дверь в палату приоткрылась без стука, и вошел старик Семен. Максим узнал его, хотя разбойничья борода была аккуратно подстрижена, и одежду Семену тоже выдали цивильную и неношенную. Специальные бригады шарили по всем заброшенным магазинам в поисках годных для применения вещей, и раздавали найденное нуждающимся.

Семен с минуту молчал, возможно, дожидаясь приглашения сесть. Не дождался, опустился на край кровати и сказал просто:

— Соболезную.

Максим молча кивнул. Ему и самому не раз приходилось говорить что-то похожее, и всегда слова казались дежурными и бессмысленными. Тем более от малознакомого человека, о существовании которого он и не подозревал две недели назад. Их объединяли путь и общая опасность, а еще друзья, которых больше не было. Кто был ему Семен? Попутчик? Но дорога закончилась. Товарищ, спасший жизнь? Но сначала они спасли его, так что теперь они ничего друг другу должны не были. Семен, видимо, думал так же. Но все же повздыхал и добавил:

— Я тоже жену потерял.

— Я — всех, — буркнул Максим. Скорей бы старик перестал вымучивать вежливые слова и оставил его в покое. Но Семен с мрачным удовлетворением человека, которому есть чем парировать словесный выпад, заметил:

— И я — всех.

— Сочувствую, — машинально сказал уже Максим, надеясь, что старик перестанет меряться, кому хуже, и уйдет.

— Жену недавно, два месяца назад, — продолжал Семен. — В нашем возрасте пора бы своей смертью, а так вышло, что нет. Мы вот в таком же общаке жили, как здесь. Только он из бывшей гостиницы… Наш дом сгорел, замкнуло проводку. С ней тогда был первый инфаркт. Ну, в тот раз оклемалась. А вот гостиница начала гореть, тут у нее сердце не выдержало.

— Тоже проводка?

— Может, поджог. А может, свеча опрокинулась или керосин. Нам тоже электричество по часам давали.

— Понятно.

— А перед этим, — Семен помедлил немного и заговорил быстро, будто решившись открыть что-то важное, — дочь перестала на связь выходить. Уже пять лет. Мы-то ее в Европу успели отправить, родня там… Во Франции задержалась. Мы радовались, что хоть за нее душа не болит, потом, конечно, везде херня началась… Тоже неспокойно было, помнишь?

Максим покачал головой.

— Она говорила — да ерунда все это… В их городке все тихо. А потом пропала, просто абонент не абонент.

— Так может не могла связаться? Живет где-то? Там не было терактов или еще чего, где она жила?

Семен молча смотрел на него, потом сказал:

— Вашему поколению в чем повезло, у вас детей нету. За них больше переживаешь. А теракт не единственное, от чего можно… — он запнулся, закашлялся. — С сыном я давно рассорился, сказал ему еще, что он для меня умер. Давно, очень давно. А тут этот грипп…

Максим снова машинально кивнул.

— Жена когда умерла, я сам копал яму, — продолжал Семен. — Ты не видел, как земля на тело сыплется, понимаешь? Тебе в этом тоже повезло.

— Хватит, а? Повезло, повезло…

— Ты слушай старика. Я в ту комнатушку пришел, что нам дали, гляжу — в потолке крюк. А у меня галстук остался. Смешно, да? Хороший такой, крепкий. Я и повесился.

— А как же ты со мной теперь разговариваешь?

— Из петли сосед вынул. Услышал, что я хриплю. Мне уже не больно было, ничего, а как я на этого дурака разозлился… Потом подумал — если так получилось, значит, это зачем-то было надо. Решил хоть сына попробовать разыскать.

— И что?

— Не найду, это понятно.

— Домой собираешься?

— Дома? — Семен поглядел в окно. — Дома то же самое. Смерть, тоска, бардак. Здесь из завода одного общежитие сробили, кто может работать и с глузду не съехал — милости просим. Вот там пристроился, а дальше видно будет.

— Я того мужика не могу найти, что приходил ко мне, — сказал Максим. — Он знал Ивана, в другом вертолете был. Такой моложавый с виду, худой, высокий, черный — армянин или азербайджанец. Я хотел у него спросить, тела после крушения искали…

Семен сжал его руку.