Борис Батыршин - Клык на холодец

«…тревога? Нападение на спецсанаторий? Да кому он, на хрен, сдался?

Значит, сдался…»

Дверь? Заперто.

«…кричать, звать охрану, санитаров? Спасибо, мы лучше сами…»

Виктор ударил – сначала ногой, потом, с разбегу, плечом. Дверь стояла, как стены Трои перед ахейцами Агамемнона.

«Не вариант…»

Строители укрепили оконную решётку на совесть, но тут уже просматривались варианты. Он нашарил умывальник и, подпрыгнув, повис на трубе, проходящей под самым потолком.

– Чего встал, Ботаник? Помогай!

Вдвоём они раскачались и синхронно, всем весом, обрушились вниз. Раз, другой, третий…

На пятый металл не выдержал, и труба обломилась, обдав их фонтаном ледяной воды.

Остальное было делом техники. Выломав из стены второй конец трубы, Виктор воткнул его в решётку и налег на импровизированный рычаг. Прутья, куски арматуры, вцементированные в стену, согнулись и гнилыми зубами поползли из гнёзд.

Сокамерник ухватился за расшатанные железки и рванул на себя. Прутья с хрустом выворотились, осыпав его цементной крошкой.

«…точно, как зубы рвёт! А парень-то ничего, силён…»

Он осторожно выглянул наружу.

Комната, в которой поселили «норвежских крыс», выходила окнами на унылую бетонную стену склада. Виктор огляделся – никого. Неподалёку кипела жизнь: кто-то стрелял, вопил, отдавал команды, ронял что-то, крупное, рассыпающееся с жестяным дребезгом. С противоположной стороны, от КПП нёсся, нарастая многоголосый вой и пальба. В поле зрения никого не наблюдалось.

«…второй этаж, метра три с половиной – четыре. Ну, это ерунда…»

Бетон бьёт по подошвам, перекат, встать, нырнуть в тень, распластаться по стене…

– Эй, Ботаник! Трубу кидай!

Чёртова железяка оглушительно лязгнула по бетону. Виктор замер, сделав знак высунувшемуся из окна парню.

Ничего. Похоже, сейчас всем не до них.

– Прыгай, приму!

Помогать не пришлось – бывший студент грамотно приземлился на полусогнутые и ушёл в сторону перекатом. Прут он не бросил – держал, умело, сноровисто, демонстрируя готовность в любой момент пустить импровизированное оружие в ход.

«…темнит парень, ой, темнит!. Клык на холодец, как говаривал Серёга, тренировали его правильные люди и отнюдь не в спортивной секции…»

– За мной, вплотную! Держимся стен, на свет не соваться!

И, перехватив поудобнее трубу, двинулся вперёд.

На широком дворе перед жилыми корпусами имели место, как говаривал старинный приятель Виктора, капитан Сомлеев, «мрак, ад и содомия». Забор из сетки рабица зиял дырами, возле них кипел людской водоворот. «Зеленушки» и в спокойном-то состоянии с трудом понимают, что происходит вокруг – а тут, возбуждённые криками, взрывами и пальбой, они растеряли последние капли рассудка. Одни метались из стороны в сторону, вопя и заламывая руки, другие замирали в неестественных позах, поскуливая, пуская слюни. Третьи ползали на четвереньках, путаясь под ногами собратьев по несчастью.

Какая-то девчонка, на вид лет двадцати-двадцати трёх, старалась хоть немного упорядочить эту сумятицу. Ей помогал здоровенный парень в чёрной футболке, вооружённый «Стечкиным» с навёрнутым глушителем. Вдвоём они отделяли от толпы кучки по несколько «зеленушек» и силой протискивали в дыру забора. Пациенты не сопротивлялись, но и не помогали спасителям – вели себя, словно бестолковые домашние животные, которых хозяин пытается водворить в загон.

С другой стороны «зеленушек» принимали ребята, в брезентовых штормовках, в камуфляже, в кожаных, на индейский манер, рубахах с бахромой. Виктор, стараясь не высовываться из-за угла, присмотрелся – чужаки не походили на санитаров и охранников.

«…обитатели Леса? Похоже… но что им понадобилось за МКАД? Отбивают «зеленушек»? Сергей что-то такое рассказывал, когда приехал за дочкой. Она тогда была как эти бедняги – никого не узнавала, тянула всё подряд в рот и мычала один и тот же незамысловатый мотив…»

– Стоять, падлы!

Выскочивших из-за угла дома ЧОПовцев не заметили ни лесовики, ни девушка, ни сам Виктор. Зато парень со «Стечкиным» среагировал вполне грамотно: крутанулся и умело, с обеих рук срезал первого охранника. Второй не сплоховал – ушёл с линии огня и вскинул дробовик. Выстрел, другой, голова здоровяка лопнула, как перезрелый арбуз, забрызгав оцепеневшую от ужаса девчонку кровью и мозговой жижей. ЧОПовец оскалился в усмешке и передёрнул цевьё. Прочих лесовиков он не опасался – толпа «зеленушек» перекрывала им сектор обстрела, и можно было покуражиться, прежде, чем нажать спуск.

До спины стрелка, широкой, чёрной, со светящимся логотипом в виде головы какого-то зверя, было шагов пятнадцать. Виктор метнул трубу как копьё, целя между лопаток. Удар сбил того с ног и швырнул под ноги девушки – она, оглушительно завизжав, отпрянула в толпу «зеленушек». ЧОПовец распластался на асфальте, но ненадолго – поднялся на четвереньки, ошалело помотал головой и по-крабьи, на месте, развернулся к источнику угрозы. Виктор запоздало сообразил, что на противнике бронежилет, а значит, пострадал он не слишком – сейчас нашарит оброненный дробовик и…

Он не успел. Ботаник оттолкнул Виктора, тремя прыжками преодолел разделяющее их расстояние и, словно рапиру в фехтовальном выпаде, вонзил железный прут в глазницу охранника.

Всякий раз, когда Сергей оказывался на Садовом Кольце, его пробирала дрожь – таким непривычным было для человека, привыкшего к сплошной путанице ветвей над головой, зрелище бездонного, в половину горизонта, неба над крышами домов.

Сами здания изменились мало. Глаз привычно выхватывал спиральную башенку дома на Малой Бронной, краснокирпичный куб концертного зала Чайковского, казённый сталинский фасад здания на углу Малого Козихинского. Чахлые деревца и кустики пробились сквозь кирпичную кладку на крышах, бороды плюща, дикого винограда и проволочного вьюна украшали балконы и карнизы. А напротив – вставала к небу сплошная стена лесных исполинов, новый облик навсегда изменившегося мегаполиса.

Зелёный Прилив пощадил центр города – ту его часть, что возвышалась над третьим-четвёртым этажами. Потому что ниже был Ковёр. Сплошное одеяло из мха и лишайников, где пёстро- зелёное, где почти чёрное, где бурое, цвета запёкшейся крови, начиналось от внешнего тротуара Садового и, постепенно набирая мощь, достигало несколько метров в толщину. Оно взбиралось до окон четвёртых, а кое-где и пятых этажей; переулки поуже были затоплены им от стены до стены. Здания пониже, особенно в старой застройке, скрывались под слоем Ковра целиком.

Лоскуты живого одеяла захватившего весь центр по левому берегу Москвы-реки, в прочих районах Леса попадались редко. Сергей мог припомнить только два: несколько кварталов жиденького подобия Ковра в районе Коптева, да ещё Белый Дом на Краснопресненской набережной, на все сто с лишним метров высоты укрытый пушистой моховой подушкой.