Ник Никсон - Жажда. Тёмная вода [СИ]

— Этот Игнатов, кто он? — спросил Иван Иванович.

— Наставник Алмазова, я никогда его не видел.

— Он жив?

— Неизвестно. Вероятность этого крайне мала.

— Нужно проверить. Мальчик сказал, где его искать?

— Молчит. Но это ненадолго.

Губернатор засобирался.

— Хочу проверить, как идут приготовления к завтрашнему празднику.

— Пустая трата ресурсов.

— А если хочешь оправдать вложенные мною ресурсы в тебя, выясни, что в голове этого мальчика. И как можно скорее.

— Будет сделано.

Витьку определили в строительную бригаду, которой руководил человек по прозвищу Прораб, бывший бомж, поднявшийся по карьерной лестнице с самого низа. Прораб мечтал заполучить паспорт гражданина Кремля, поэтому с подчиненными был жестким, никого не жалел и не терпел филонщиков.

Бригада демонтировала трибуны и здание мавзолея на Красной площади, те, по мнению Кремля, создавали брешь в оборонной системе. Из — за экономии электроэнергии работали вручную. Витьке досталась самая черновая работа — таскать кирпичи и гранитные блоки облицовки стен. Помимо него, в бригаде трудилось еще десять человек — большинство вольнонаемные, имеющие право свободно передвигаться по Садовому кольцу. Другая часть бригады — должники, куда теперь по собственной глупости угодил и Витька. Выпитый им стакан воды был авансом, и его теперь нужно отработать. Причем в странной математике Прораба стакан соответствовал целым двум литрам воды.

После тяжелого трудового дня должнику следовало выбрать — выпить норму здесь и сейчас, и тем самым продлить свое существование до следующего утра, либо вернуть долг, и тогда с большой вероятностью загнуться от жажды. Многие так и не решались сделать выбор к свободе, работая от рассвета до заката под палящим солнцем, и до конца дней оставаясь в должниках у Прораба. Должникам запрещалось покидать прикремлевскую территорию, проживали они во внутренних помещениях Мавзолея.

На Витькиных глазах Прораб и двое надзирателей избили одного из должников, пожилого худощавого мужчину, за то, что тот, по их мнению, медленно работал киркой. Вскоре досталось и Витьке, когда он тащил по брусчатке осколок гранитной облицовки и на мгновение задержался посмотреть на гвардейцев на стенах. Тут же сзади что — то хрустнуло, словно один из позвонков выпрыгнул из спины и тут же вернулся на место. Скрючившись от боли, Витька завалился на раскаленную от жары брусчатку.

— Вставай и работай, филонщик! — взревел Прораб, взмахивая хлыстом словно наездник. — Первое предупреждение — три удара плетью, за второе — штраф три литра.

Несколько хлестких взмахов, и ему обожгло ноги и плечо. Витька взревел от боли.

— Тебе хана, понял! Сталкеры тебя найдут и прикончат.

Прораб расхохотался.

— Знаешь, сколько тут таких было? Бывшие министры, генералы, президенты. Хочешь знать, где они все теперь? Кормят тварей в реке, — Прораб схватил Витьку за шиворот, подтянул к себе. В нос ударил гнилостный запах из его рта. — Запомни, мальчик, ты никто и ничто. Если через три секунды не встанешь, я забью тебя до смерти, труп скормлю тварям, а твое место уже завтра займет другой. Работа будет выполнена в срок, с тобой или без тебя.

Витька встал через две.

Он впахивал до поздней ночи, даже когда вольнонаёмные, получив зарплату в пару фляг, разошлись по домам. Мышцы налились сталью, в голове мысли только о том, как бы дотащить следующую охапку кирпичей, и так снова по кругу.

Со стороны Гума доносилась музыка и гвалт развеселых голосов. Как же быстро меняется жизнь. Еще вчера Витька был частью тех людей, большим человеком, а сегодня он грязный бомж, работающий за воду. Каков будет следующий этап? И будет ли?

Витька совершенно позабыл, почему он здесь. Как так вышло, что сталкер Мида скатился в самый низ? Где он совершил ошибку? Его подвела гордыня? Любовь? Или желание доказать дяде, что тоже достоин уважения к себе, простого человеческого тепла, которого был лишен всю жизнь? Больше не было ненависти, не было обиды, только глухая пустота внутри, вакуум, темная душа.

Когда прозвенела команда Прораба об окончании работ, Витька почувствовал невыносимую усталость. Ноги волочились, руки в локтях не разгибались, спину ломило. В качестве платы должникам полагался сухпаек из одеревеневших макарон и печенья, которым было лет пятьдесят, и около литра воды. В горле пересохло настолько, что язык сводило. Наблюдая за тем, как собратья по несчастью жадно глотают свою норму, Витька, с большим трудом превозмогая жажду, все же отказался от своей в счет уплаты долга.

— С тебя еще литр, — сказал Прораб, запечатав перед его лицом горлышко раздаточной канистры.

Другие бомжи глядели на него с сочувствием, но никто не поделился и глоточком. Витька не держал обиду. Думал только о том, как завтра, рассчитавшись с долгом, пройдет вместе с вольнонаемными посты гвардейцев и вернется в Мид. А там будет и дальше думать, как помочь отцу Эли. Он не отступит от своей цели — быть рядом с любимой. А сегодня отдохнет, выспится. При такой чудовищной усталости уснет даже стоя. Денек еще потаскает блоки — не сломается. Завтра освободится.

Завтра…

— Я тоже думал: отработаю долг и сразу уйду, — худощавый старичок ютился на грязном одеяле возле пустующего саркофага. Мумию вождя давно съели твари. — Я переоценил себя.

Старику на вид лет шестьдесят. Именно ему сегодня досталось от Прораба, поэтому Витька с первых секунд почувствовал к нему симпатию.

— Что вы имеете в виду? — спросил Витька.

— Зря ты не оставил себе воды.

— Мне нужно домой.

— Ты не попадешь домой, если умрешь от жажды.

— Я справлюсь. Два года назад в Миде три дня воды не было, и ничего, пережили. Никто не умер.

— Тогда ты тоже таскал камни на такой жаре?

— Нет.

На самом деле в те тяжелые дни всем жителям Мида было запрещено работать, чтобы не тратить зря энергию. Кроме того, водный баланс худо — бедно поддерживали с помощью суповых консервов и небольших запасов овощей.

— Воля человеческая бессильна перед жаждой, — старик прервался, вздохнул и продолжил. — Этот инстинкт мощнее наших привязанностей и прочнее стальных цепей. Жажда ломает самых сильных, превращает в рабов животных инстинктов. Именно так и поступает Прораб, он держит нас на грани, чтобы мы были послушны, чтобы исполняли его волю — работали не покладая рук лишь за мечту о нескольких глотках воды в конце рабочего дня. Если ступил на эту дорогу, назад уже не повернуть.

— Я завтра освобожусь.

Старик ухмыльнулся, мол да — да, такое уже слышал.

— Ты думаешь, что сможешь противостоять жажде, это означает только то, что ты никогда не испытывал ее по — настоящему.