Ник Никсон - Жажда. Тёмная вода [СИ]

— Спасибо, что согласился помочь, — сказал Витька, когда они уже отдалились от Гортранса на несколько километров и убедились в отсутствии погони.

— Тебе спасибо. Давно я не чувствовал себя по — настоящему живым.

— Ты не сможешь вернуться. Тебя, как и меня будут искать, а если найдут — повесят.

Толик задумался и спустя минуту заговорил:

— Хочу рассказать тебе одну историю. У меня был друг Сергей Бронский, писатель. Никогда не слышал о таком?

Витька покачал головой.

— Ох, какие великолепные исторические романы выходили из — под его пера. Он был удивительно начитан, интеллигентен, всегда рассудителен, и честен по отношению к себе. Последнее качество я особенно ценю в людях. И вижу это в тебе, кстати.

Честен с собой? Нет, уж, это точно не про Витьку.

— Мы познакомились на литературном фестивале, это такая скучная, канцелярская, бюрократическая кашеварня, где от самой литературы практически ничего не остается. Я всегда безмерно скучал на них, но по работе обязан был присутствовать. Сергей, как приглашенный писатель, как оказалось, тоже не жаловал такие мероприятия. Он по жизни был одиночкой, всегда погружен в свои миры, хотя был женат и имел двух детей, — Толик сделал паузу, как будто отвлекся на дорогу. Витька понимал, что воспоминания давались ему с трудом. — Когда все случилось, я был совершенно потерян. Не знал, что делать, куда идти, просто сидел дома. У меня не было запасов воды, я смирился с тем, что умру. Друзья Сергея помогли ему с семьей перебраться убежище. Он настоял, чтобы взяли и меня. Так я и спасся — благодаря ему. В убежище проживало более сорока человек, там была водяная скважина глубиной два километра. Закрытый в каменном мешке бассейн, как говорили геологи. Так что проблем с чистой водой первое время не было.

Толик притормозил водовозку, съехал с набережной на пирс и остановился у кромки воды.

— Ну что, поможешь?

Витька кивнул. Они выкинули шланг в реку, наполнили бак и через двадцать минут снова двинулись в путь.

— В убежище я встретил Леру. Она была художницей, сестрой известного химика Георгия Иосифовича Мерро. Сам он не спасся, но ей повезло — его жена, тоже ученый химик, сумела ее забрать. Мы поженились, если это можно так назвать. Кольца нам выплавили друзья из собственных украшений. Четыре года прожили душа в душу, потом Лера забеременела. Поначалу я сильно нервничал, боялся, — как ребенок будет расти в таком мире, сможем ли мы его полноценно воспитать. Сергей помню, сказал мне: «Когда — то наши предки строили цивилизацию в еще более худших условиях. Они справились. Теперь наша очередь возродить ее». Потом, видя, как растет ее живот месяц к месяцу, я впервые в жизни ощутил себя по — настоящему счастливым.

— Как вы назвали ребенка?

У Толика задрожала нижняя челюсть.

— Извини, я думал…

— Ничего, — Толик взял себя в руки и продолжил. — Однажды к нам в убежище пришел человек. Звали его Дмитрий Алмазов, он был ученым генетиком. Мы приняли его. От него впервые узнали и про тварей, и про существование общин в Садовом кольце. Он рассказал, что после катастрофы жил в другом убежище на севере Москвы, а потом вместе с группой ученых вышел на поверхность и обосновался на ВДНХ. Там они вели исследования, пытались найти способ очистить темную воду, но ничего не вышло, а потом на них напали твари, выжил только он. Примерно через месяц после появления Алмазова Лере стало плохо, появились боли в животе, она очень боялась, что потеряет ребенка. Я был сам не свой, сильно переживал. Алмазов стал давать ей какие — то препараты собственного изготовления, у нас ведь был обширный склад реактивов. Вскоре ей стало намного лучше. Еще через три месяца случилось то, что изменило всю нашу жизнь. Вода из скважины стала непригодной для питья. У нас остались только запасы в баках, которых хватило бы на полгода максимум. Люди стали нервничать, паниковать, все боялись возвращаться на поверхность.

Толик воткнул передачу с такой силой, что чуть не вырвал рычаг. Коробка заверещала, словно взбесившаяся кобыла, которой под ноги подложили бревно.

— А потом к нам пришла холера. По крайней мере мы так думали. Люди высыхали на глазах и умирали за несколько дней. Алмазов давал всем лекарства, но никому не становилось лучше. Через две недели вымерла половина, еще через неделю осталось всего семь человек. Я уже не вставал с кровати, все что мог — только дотянуться до руки Леры, лежавшей на соседней койке. Жена и дети Сергея погибли, сам он еще боролся. Всем нам становилось хуже, но только не Алмазову. Его болезнь не тронула.

— Он вас травил.

Толик кивнул.

— Я понял это слишком поздно. Должно быть, он хотел оставить воду себе, поэтому и решил убить всех обитателей убежища. Когда я отказался от очередной порции лекарства, он попытался меня задушить. Я отключился. Наверное, он решил, что я умер, последние дни мое сердце стучало так тихо, что я и сам порой считал себя мертвецом. Когда очнулся, Леры рядом не было. Не знаю как, но я сумел встать, а когда вышел в коридор, увидел Леру. Она лежала на полу, мертвая, вся в крови, живот распорот, словно ее разделал мясник. В тот момент я был так слаб, так разбит и напуган, что просто сбежал.

По щеке Толика прокатились слезы. Повисло молчание, которое он сам вскоре и разорвал.

— Сергей был еще жив. А я сбежал. Бросил своего друга умирать.

— Если бы ты остался, он убил бы и тебя.

— Да, наверное. Но что у меня было хорошего за все эти годы? Что я получил в обмен на свою трусость? Только боль, которую ничем не унять, которая не отпускает меня ни на минуту. Я должен был умереть в тот день в убежище, это было бы честно, — Толик посмотрел на Витьку. — Когда ты спас меня, я понял, что в этом мире еще осталось что — то настоящее. Сострадание, самопожертвование, дружба. Я чувствую, что судьба дает мне шанс исправить ошибки, и я его не упущу.

— Почему ты не вернулся? — спросил Витька.

— Я был очень слаб. Гортранс приютил меня, добрые люди выходили. Потом я много думал о том, чтобы вернуться и убить Алмазова, но понимал, что Сергея давно нет в живых. Спасать было некого. А мстить…, — он вздохнул. — Я никогда и никому не делал зла, и не уверен, что смог бы, даже такому человеку, как Алмазов.

— А ты не думал о том, что ребенок мог выжить?

— Это невозможно. Срок был еще маленький.

— Но ты этого не знаешь. Разве ты не хотел бы выяснить?

— Он погиб, — утвердительно сказал Толик, обрубив любую возможность для спора.

Когда из очередного поворота показался зеркальный исполин Гарднера, Толик сказал многозначительно:

— Приехали.

Грудинин положил голову Локуса себе на колени. Мальчик все еще находился без сознания. Наверное, при нападении просто испугался, поэтому и упал в обморок. Это вполне объяснимо. Сам Грудинин взрослый мужчина, повидавший многое, перепугался до такой степени, что сердце едва не выпрыгнуло. А тут мальчишка…