Борис Батыршин - День ботаника

– Эй, там, под шконкой, а ну, зачехлили хлеборезки! – подал голос надсмотрщик. – Ещё раз услышу, что баланду травите – бебики потушу!

«На север по этой ветке мало кто ездит дальше МЦК. – объяснял Бич, улучив момент, когда наёмники принялись забрасывать рюкзаки на захваченную дрезину. – Нечего там делать – люди в тех краях не живут, возить некому и нечего. Хотя пути, конечно, целы. А эти идиоты, только подумай, собрались выбираться за МКАД через Лианозово. Через Лианозово, понимаешь? Самое гиблое место во всём Лесу! Ладно, сами подохнут, так они ещё и нас за собой потянут. Лучше уж пристрелили бы с остальными, меньше мороки…»

Егор, вовсе не торопившийся на тот свет, пустился, было, в расспросы, но беседа прервалась – бандиты пинками загнали пленников на дрезину. Это было солидное транспортное средство, с грузовой платформой, на которой стоял небольшой кран, и будка машиниста. Егор пригляделся – и дощатые стенки и ограждение платформы испещрили пулевые пробоины и обильно заливала кровь. Всё ясно – законные владельцы дрезины пытались сопротивляться.

Пленников усадили на рюкзаки позади моторной решётки, из которой разило горелым растительным масла. Егерь, поморщившись, прокомментировал: «Пальмовое, из Кускова. Тамошние фермеры приспособились выращивать масличные пальмы, так теперь половина путейских дрезин бегает на ихнем биодизеле». За что получил от бандита-охранника прикладом между лопаток и заткнулся, зыркая исподлобья на обидчика. А тот, то ли по врождённой подлости своей бандитской натуры, то ли выполняя распоряжение командира, уложил пленников на доски и накрыл брезентовым чехлом, насквозь пропитанным машинным маслом и ржавчиной. Теперь о том, что происходило вокруг, можно было лишь догадываться по скупому свету, проникающему сквозь дырки в ветхой материи, редким репликам бандитов да ритмичному «та-да-дак – та-да-дак – та-да-дак» колёс на рельсовых стыках.

Дрезину мотало на поворотах – бандит, занявший место машиниста, никак не мог приспособиться к управлению и слишком резко зажимал тормоз, оглушая ездоков пронзительным скрежетом. В ответ сыпалась англо-испанская матерщина, обильно сдобренная русскими нецензурными оборотами.

Новое положение пленников, хоть и было до крайности жалким и унизительным, имело одно неоспоримое преимущество: теперь они могли переговариваться, не опасаясь немедленной кары.

– Объясни, наконец, что не так с этим Лианозово, раз уж нас туда везут?

– Да всё с ним не так! – прошипел в ответ Бич. – Сколько лет в Лесу, а не слышал, чтобы оттуда кто-нибудь вышел живым.

– Это как Запретный Лес, да? Измайлово?

– Далось тебе это Измайлово! Там всех бед, что вглубь не пускают, и только. Потыркаешься – потыркаешься, да и повернёшь назад. А тут, Студент, всё куда хуже. В Лианозово обитает Зверь.

Он так и сказал – «Зверь», с прописной буквы, и Егор впервые за время путешествия услышал в голосе напарника страх.

– Что за Зверь-то?

– Никто и никогда его не видел. А кто видел – уже не расскажет. Так что, ничего, кроме слухов да идиотских домыслов. Егеря с ВДНХ как-то сунулись, с солидным вооружением, собирались Зверя отыскать и завалить. Им путейцы за это золотые горы сулили, ведь в Лианозово рельсы ближе всего подходят к МКАД. Ушли, значит, втроём, да так и сгинули!

– А ты почему с ними не пошёл? Или не позвали?

Вопрос был провокационным, но Бич, к удивлению Егора, ничуть не обиделся.

– Снова чуйка , только не на животных, а на неприятности. Сколько раз она меня выручала! А в тот раз, помнится, прямо-таки надрывалась: не ходи, мол, козлёночком станешь… Ну, я и сам отказался, и тех олухов пытался отговорить. Не послушали, пошли… У меня такое и раньше было, скажем, с экспедицией в Сан-Паулу. Я тогда тоже печёнками чувствовал: ничего, кроме геморроя, из этого не выйдет.

– И как?

– Прав был, не вышло. Ни один не вернулся – ни учёные, ни те из наших, кто с ними подписался.

Егерь надолго замолчал. Дрезина неторопливо ползла вперёд – новоиспечённый машинист не решался насиловать старенький, разболтанный дизель. Свет в прорехах брезентового «покрывала» становился слабее. Егор хотел подтянуть к лицу скованные руки, разглядеть циферблат наручных часов, но не рискнул – не стоило лишний раз провоцировать охранника.

Он не знал, сколько времени прошло – два часа или три. Снаружи быстро темнело, свет через дырки в брезенте больше не проникал в их вонючую тюрьму. Говорить не хотелось; убаюканные мерным перестуком колёс, пленники время от времени проваливались в короткий, тревожный сон. Дрезина едва тащилась по заржавленным рельсам. Три раз она тормозила, останавливалась, и бандиты, оглашая окрестности матюгами на трёх языках, принимались ковыряться в дизеле. Но когда дрезина замерла в четвёртый раз, вместо ругани и лязга инструментов Егор услышал возню и команды на испанском.

– Вылазь, фраера! – охранник откинул брезент. – Станция Хацепетовка, поезд дальше не пойдёт!

Егор потянулся, разминая затёкшие суставы, и бросил взгляд на часы. Светящиеся стрелки показывали половину одиннадцатого.

– Сними на минутку браслеты, будь человеком… – попросил Бич. – дай хоть отлить нормально, не расстегнуть же…

– Ща я те сниму! – окрысился бандит. – В штаны ссы, чмо бацильное!

– Дальше путей нет, только пешком. – шепнул Бич, улучив момент. – Но как они собираются ночью-то?..

Тьма вокруг была – хоть глаз выколи. То ли небо сплошь затянули тучи, то ли древесные кроны смыкались над развалинами платформы так плотно, что не пропускали ни лучика бледного лунного света. Один из наёмников щёлкнул зажигалкой, вызвав гневную отповедь командира. Двое других, нацелившихся было сгружать с дрезины рюкзаки, бросили своё занятие и принялись что-то горячо обсуждать. Командир пресёк намечающийся балаган несколькими короткими командами.

– Клык на холодец, будут ночевать прямо тут. – прошипел сквозь зубы егерь. Ну да, точно: приказывает располагаться на платформе, назначает часовых… Правильное решение, но, боюсь, не поможет. Если кто-нибудь из всей компашки, включая и нас с тобой, доживёт до утра – я сильно удивлюсь.

– Тихо, Студент, не дёргайся. Медленно поворачивайся… Егор вынырнул из липкой полудрёмы. Последние два часа он не раз пытался уснуть, но добился лишь того, что вымотался окончательно. В промежутках между краткими периодами забытья, он разминал стиснутые «браслетами» кисти, не давая им занеметь. – Чуешь? Минут пять, как началось. – Что началось?.. о, чёрт! Барабанные перепонки пронзило острым, за гранью слышимости, визгом . Егор дёрнул, было, руки к ушам и сам чуть не завопил – наручники безжалостно впились в истерзанные запястья. Визг затух, но не до конца – осталось нечто вроде эха, беззвучной вибрации, от которой закладывало уши, и болезненно ныли зубы. – Что за чертовщина? – Это Зверь. – прошептал Бич. Он выворачивал скованные руки, силясь дотянуться до бокового кармана. – Вот чёрт, никак… слышь, Студент, помоги. В левом. – Зверь? Ты его чуешь? Далеко? – Не пойму… приближается. Егор нашарил карман и выудил оттуда кусок чего-то мягкого. – Разворачивай. И не спи, замёрзнешь! Занемевшие кисти кололо сотнями крошечных иголок. Он с трудом развернул бумагу. Вязкая масса с сильным фруктовым запахом, смятый батончик дорожной пастилы. В Лесу это незамысловатое лакомство с успехом заменяло вездесущие «Марсы» и «Сникерсы».