Борис Батыршин - День ботаника

Егерь откинулся к стволу дерева и заговорил, копируя выговор неведомого шинкаря, явно позаимствованный из одесских анекдотов:

«Молодой человек, вы спрашиваете, что делает еврей в таком трефном месте? Слушайте ушами, что я имею сказать. Знаете, почему евреи умные? Когда Создатель делал Свой Народ, он отбирал у них глупость. Так её же надо было куда-то потом поло̀жить! Поэтому он отбирал глупость у девятисот девяноста девяти евреев и отдавал её всю, чохом, одному, тысячному. И это уже был такой глупый еврей, что Небо смеялось и плакало, глядя на него. Да что небо – Молдаванка и Брайтон-Бич отродясь не видели такого шлемазла, а это, скажу я вам, чего-нибудь, да стоит…

Так вот, молодой человек, я и есть тот самый, тысячный. Когда все евреи уезжали в Америку, благословенную страну – я остался. Когда все евреи уезжали в страну обетованную, в Израиль – я тоже остался. И когда пришёл Зелёный Прилив, и все, и евреи и гои, побежали прочь из города – я таки да, обратно остался! Зачем, спросите вы, такой молодой и умный? Ой-вэй, если бы Шмуль знал ответов на этот вопрос…»

Какое-то время Егор переваривал услышанное.

– Так я не понял – почему он поставил шинок именно там? Что из Москвы не уехал – это ясно, а про шинок-то что? Может, он жил неподалёку?

Егерь посмотрел на собеседника с плохо скрываемой жалостью.

– Вот доберёмся, и сам расспрашивай Шмуля, сколько влезет. А меня уволь, я столько не выпью.

Яська не подвела. Не прошло и часа, как до них донеслись бодрые голоса, и на поляну вывалилась компания из семи человек.

Новоприбывшие мало напоминали тех, кого Егор встречал до сих пор в Лесу. Скорее, они походили на участников виденных им в родном Новосибирске фестивалей исторической реконструкции периода Второй Мировой Войны. Причём таких, что собираясь на мероприятие, нацепили на себя всё, что только подвернулось под руку. Древнее х\б б\у соседствовало с тельниками и «горками», пилотки, кирзачи и шинели – с цивильными кепками, берцами и кителями фельдграу. Оружие тоже являло собой сплошную эклектику: мосинки, помповые дробовики и кулацкие обрезы, за ремнями – рукояти ТТ и «кольтов». Предводитель, парень лет двадцати пяти в кожаном реглане и фуражке с красной эмалевой звёздочкой на малиновом околыше, щеголял «маузером» в деревянной коробке.

– Вот вам здрастье! – Бич не сдержал удивлённого возгласа. – Ты, что ли, Чекист? Что, партизаны заинтересовались Щукинской Чересполосицей?

– Сдалась она мне! – владелец «маузера» сплюнул под ноги – Собрались, понимаешь, с хабаром на Речвокзал, да по пути зависли в Серебряном Бору. Ну, Мессер под филёвскую самогонку и раскроил рожу одному палеонтологу. Из-за девки поцапались – там их много, новенькие, из Замкадья.

– Вас что, попёрли из Серебряного Бора? – восхитился егерь. – Ну, вы, блин, даёте…

– В натуре, попёрли. – уныло кивнул Чекист – Сказали: «чтобы три месяца духу вашего здесь не было!»

– Ты мне мозги не парь, а? Чтоб из-за банального мордобоя с Поляны? Колись, что вы на самом деле учинили?

– Ну… Мессер университетскому не просто так рожу раскроил – он её финкой раскроил. Так тот умник сам виноват: дал бойцу по башке бутылкой, ну, он, в натуре, не стерпел.

И в подтверждение своих слов указал на «бойца» – чернявого, цыганистого вида, с фиксой, синими «перстнями» на пальцах и головой в окровавленных бинтах.

– Ну, если бутылкой, тогда конечно. – согласился Бич. – А к Шмулю-то вас как занесло? Вроде, раньше вы в шинке не появлялись?

– Так я ж говорю – выставили нас с Поляны, а душа ещё просит. Мы только сели квасить, когда кипиш поднялся… Вот и вспомнили про Шмуля. А что? Шинок недалеко, догонимся, а там и на Речвокзал.

– Всё с вами ясно. – хмыкнул егерь. – Догоняетесь, значит? Только учти, Чекист, и бойцам своим вложи в мозг: шинок вам не Поляна, набарагозите – пеняйте на себя!

– Да мы что, мы ничего! – засуетился «партизан». – Мы ж всё понимаем. Вон, Шмуль как сказал – «сгонять тут надо, Бичу подмогнуть» – так мы сразу ноги в руки. Мы тебя конкретно уважаем, кого хошь спроси!

– Ладно, ладно… – отмахнулся егерь, и Чекист с готовностью умолк. – У нас, как видишь, двое раненых. Сгоношите пару носилок, только поскорее: того гляди стемнеет, пока доберёмся до шинка…

– Лады! – обрадовался Чекист. – Не сомневайся, начальник всё сделаем, в лучшем виде. Яцек, Мессер, скидава̀й шинели! Сапёр, Бурят – нарубите жердей. И не спать, бойцы, Родина зовёт!

– Этот бродячий цирк, – негромко объяснял Бич, наблюдая за воцарившейся на полянке суетой, – и есть знаменитые «партизаны». Они появились недавно, пару лет назад, но уже успели прославиться.

Их старший, Чекист, прежде чем попасть в Лес, увлекался военной атрибутикой, даже ходил в чёрных копателях. Вот и здесь занялся привычным делом: мародёрят помаленьку, тащат, что плохо лежит – одно слово, барахольщики. А «партизанами» их прозвали после того, как он забрался на Мосфильм и вырядил свою ораву в тряпьё из тамошней костюмерной. Там, кстати, и стволами разжились, оружейка у киношников богатая. Так-то они ребята ничего, безвредные, только с головой не шибко дружат.

– Готово, гражданин начальник! – Танкист бежал к ним рысцой, на ходу придерживая рукой коробку «маузера». Егору на миг показалось, что он вытянется по стойке смирно и вскинет ладонь к козырьку фуражки.

– Трупы мы прикопали, вон там, под сосной, и затёс сделали, чтобы найти, если понадобится. Тут вот какое дело…

«Партизан» замялся.

– Ребята интересуются: вам ихнее барахло нужно?

Егерь понимающе ухмыльнулся.

– Раз интересуются – пусть забирают, дарю.

– Не, ну законный трофей, вы только скажите!

– Нам этот хлам ни к чему. И, кстати, не советую брать оружие сетуньцев. Увидят – огребёте неприятностей.

Чекист почесал затылок.

– И то верно. Бойцы, кто сетуньские железяки прибрал – побросали, бегом!

«Партизаны» откликнулись на команду недоумённым ропотом.

– Ты чё, командир!? – возмутился широкоплечий парень в тельнике под замызганным танкистским комбинезоном. – Мечи на Речвокзале толкнём, тамошние лохи экзотику гребут, только в путь! И арбалеты годние, фермеры в Филях с руками оторвут.

Чекист одарил бунтаря тяжёлым взглядом.

– Они-то оторвут. А потом сетуньцы тебе причиндалы оторвут, и нам заодно. Думаешь, когда они филёвских спросят: «Откуда у вас арбалеты?» – те станут нас покрывать?

– Ну, так мы объясним…

– На Арене объяснять будешь, придурок, когда тебя туда загонят вместе с ракопауком! Брось, говорю, пока в рыло не схлопотал!

Владелец заведения не слишком походил на местечкового еврея в лапсердаке и с пейсами, чей образ Егор успел нарисовать в своём воображении. Высокий, худой, нескладный, в джинсах и вязаной безрукавке поверх рубашки, с крючковатым носом и крошечной кипой в курчавых волосах, Шмуль напоминал интеллигента, решившего между делом приобщиться к образу жизни предков. Гостей он встретил, как полагается сыну избранного народа – горестными вздохами и жалобами на неустроенность бытия.