Борис Конофальский - Саранча [СИ]

Казаки понятливо кивают, никто писарей не любит, а Сашка достаёт сигарету, закуривает.

— Хорошо, что ты пошёл, — продолжает Каштенков, обращаясь к Акиму, — а то никого из нашего взвода нет. Непривычно как-то.

Саблин ничего не отвечает, просто не знает, что сказать, но он очень благодарен пулемётчику за такие слова. Очень.

— Ну, вот и поговорили, — смеётся Саша.

Аким согласно кивает: да, поговорили. И молчит дальше.

А грузовик качает на ухабах и он движется к арсеналу.

Перед арсеналом такая лужа, что хоть за лодкой беги, разъездили грузовики площадь. А в луже полно саранчи.

— Я в воду не поеду, слишком её тут много, — кричит шофёр, — залью аккумуляторы — встанем. Казаки поворчали, не охота тяжести лишних десять метров таскать.

Но прапорщик с ним ругаться не стал, решили все так перенести.

Дождь, вроде, прекратился, а саранча ещё гуще посыпалась.

Пришлось из арсенала всё на себе до грузовика носить, впрочем, быстро управились. А что там: двадцать два ящиков патронов, короб с пулемётом, четыре ящика патронов для него, гранатомёт и к нему четыре ящика гранат. Саблин, правда, подивился: двенадцать выстрелов фугасы и фугасноосколочные, а один ящик кумулятивные. Четыре выстрела кумулятивных? Зачем? Это ж броню и технику бить. Ну да ладно, может, по уставу так положено.

Воду, хладоген, аккумуляторы для брони и консервы тоже быстро закинули. Закончили, и прапорщик Мурашко говорит:

— Садись, казаки, приказано колонну не ждать, выходить одним. Поехали.

Все залезали в кузов, грузовик тронулся. И уже через пару минут вышел на твёрдый грунт просёлка. Хотя это до дождей этот грунт был твёрдым.

Они обычно белые, ну, не белые, конечно, а с оттенками. Серые или желтоватые, всё зависти от времени года, от времени суток, от количества органической пыли на них, от количества тли копошащейся в пыли. И от песчаных клещей, что поедают тлю.

После летней жары, когда термометр днём не показывает меньше пятидесяти, приходит осень, начинаются дожди. И осенью степные барханы начинают «зацветать» от воды. Они промокают, тяжелеют, ветра перестают гонять их из конца в конец, и на верхушках барханов чёрным насыщенным цветом зацветает плесень. Чёрные пятна плесени окаймлены светло-зелёной полосой. И вокруг неё, сразу, как по сигналу, выбивается из-под остывающего песка степная колючка. Крепкая как ультракарбон, не сломать, не разрезать. И сразу расцветает тончайшим пухом, очень тонким и лёгким, и которого очень много. И который тут же заполняет всю степь, всё пространство, как только хоть на минуту затихает дождь.

Но не в этот раз. Дождь идёт не переставая. Мелкий, но бесконечный. Аким глядит на степь и не узнаёт её. Степь была чёрной, не верхушки барханов почернели как обычно, а все барханы полностью до оснований были черны. Только разводы на черноте зелёные. Куда не кинь взгляд, сплошная чернота. Только белые стержни колючки густо растут пачками. Колючки много, а пуха в воздухе нет. Иногда его столько бывало, что солнца не видно было, а сейчас его нет совсем. Слишком много воды, чтобы он летал.

И поверх всего этого живой шевелящийся ковёр, шелестящий и шуршащий ковёр из противных кусачих насекомых. Из саранчи.

Она непрестанно летит и летит с юга на север. Навстречу машине. Бьётся в тент грузовика. Плавает, дохлая, толстым ковром в лужах. Остаётся жирным следом в грязи в колее от колёс грузовика.

Казаки сначала оживлённо говорили, обсуждали такую невидаль, потом смолкли. Молча удивлялись. И молчание это было насторожённое.

До станицы Карпинской было едва ли сто пятьдесят километров. Пять часов хода. Это если через степь, напрямки. Но в степь шофёр ехать отказался наотрез:

— Нешто не видите? Грязь же. Встанем там и помощь буем ждать сутки. Тут грязи по ось, а там и вовсе по моторы будет. Оно вам надо в грязи ковыряться?

Ковыряться и вытаскивать тяжёлый грузовик из грязи казакам не хотелось.

Прапорщику тоже, он всё видел, и нехотя согласился. Запросил по рации полк и согласовал другой маршрут.

На юг не поехали, повернули на Енисейский тракт, на восток. И чем дальше ехали, тем больше дивились. Саранчи становилось всё больше и больше. Она залетала в кузов, её приходилось сгребать и выбрасывать.

— Тент закройте, невозможно же это. — Говорил кто-то с заднего ряда, видно спросонок, — кусается сволочь. Два раза уже куснула.

Закрыли тент, и те, кто не спал, смотрели на шевелившуюся степь через пластиковые окна. Аким не спал.

Машина останавливалась иногда, шофёр вылезал на капот, очищал от раздавленных насекомых стекло, матерился. Снова садился за руль и снова включал дворники.

Так и ехали, часов шесть. И только после Большого камня, у Бетонного дома повернули на юг, навстречу серому мареву, навстречу тучам из саранчи.

Вскоре им попалась машина, шла она на встречу. В ней были дети и несколько женщин. Перепуганные, усталые. Грузовику с казаками пришлось им дорогу уступать, иначе не разъехались бы в грязи.

Время ещё и четырёх не было, а темно, словно сумерки пришли. И шелест непрерывный. И тент на грузовике провисал. На крыше тысячи насекомых сидело, приходилось вставать и толкать тент снизу, чтобы сбросить, ссыпать эту заразу с машины.

Саблин уже от непрерывного покачивания в сон клонило, и тут один из казаков воскликнул:

— Гляньте, гляньте, — он указывал пальцем, — никак сколопендра!

Те из казаков, что не спали, приникли к врезкам из прозрачного пластика, что выполняли в стенках тента роль окон.

Саблин тоже, как раз по его борту это было.

— Да где? — Спросил кто-то.

— Да вон же, на самом ближнем бархане красуется. На самом верху. Просто на чёрном, её видно плохо.

И тут Аким увидал эту мерзость. Для степняков сколопендра дело обычное, для болотных казаков редкость.

Сколопендра была белой с желтизной, вернее прозрачной, цвета срезанного старого ногтя. До неё и пяти метров не было. Большая она была, не меньше метра в длину, и четверть своего тела приподняла над барханом, словно рассмотреть грузовик хотела.

И как по заказу, грузовик тут проезжал на небольшой скорости из-за огромной грязной лужи.

— А чего она задралась-то? — Спросил один из казаков.

— Может саранчу ловит, — предположил другой.

— Убейте её, — сурово сказал третий, сам он был с другого борта машины, видеть сколопендру не мог, — убейте, зараза редкостная. Житья от неё в степи нету.

Просить дважды ему не пришлось, тут же тент кузова откинули, кто-то дернул затвор. Но выстрела не последовало.

— Сбежала, — сообщил тот казак, что собирался стрелять.

— Как увидите, бейте сразу. — Со знанием дела продолжал казак. — Хуже этой падлы в степи нет ничего.