Мария Чурсина - Петербург 2018. Дети закрытого города

Она знала, что теперь последует вопрос в лоб, и он последовал.

– Ты останешься со мной? Взамен я обещаю всегда думать о тебе, чтобы город тебя не забрал.

– Вроде бы я по своей воле никуда и не сбегала, – дернула головой Вета.

Скрипнул его стул, хотя, казалось бы, ближе уже не подвинешься, и Вета ощутила знакомый запах подгоревшего кофе. У Ми тоже постоянно сбегал кофе, бились чашки и куда-то пропадали важные бумаги.

Антон вздохнул:

– Ну не совсем же я дурак. Я вижу, что ты меня не любишь.

– Мир не на любви стоит, – со злостью процедила сквозь зубы Вета. Тень задергалась, стала еще уродливее. С самого утра Вета не слышала привычного гула, и то и дело ловила себя на мысли, что готова метаться от беспомощности.

– Ошибаешься, – спокойно заметил Антон. – Спроси у своего города, если хочешь убедиться. Спроси у восьмиклассников. Мир стоит на любви.

Город. Он молчал. Его могло быть не слышно в камере для допросов – хорошо. Но его не было слышно даже из ее комнаты, где окна выходили на набережную, на примятый бетонный парапет. Вета судорожно вздохнула. Там шумела в открытую форточку Сова, и все. Город молчал.

– Что ты от меня хочешь? – нервно спросила она, и аромат кофе стал еще сильнее.

– Ты дашь мне еще один шанс? В обмен на то, что я буду тебя держать.

– Да хоть сколько угодно! – сорвалась она. – Хоть сто шансов. Ты меня устраиваешь, полностью. А любовь – твои фантазии. Разговаривай о ней с восьмиклассниками.

Третье октября

Вопреки обещаниям, Вета собрала немногочисленные вещи и уехала в свою квартиру. Утром, как только туман поднялся с асфальтовых дорог. Она не чувствовала никаких угрызений совести. Обещания? Пусть. Ни одни на свете обещания еще не удержали ни одну на свете женщину.

Она продрогла в полупустом автобусе. Глаза закрывались сами собой, но сны не приходили. Облетевшие деревья кутались в туман, а окна высоток блестели от солнечного света. Город опустел, и это Вета заметила только сейчас, из окна автобуса.

Она ни с кем не встретилась, пока шла наискосок двора. Лифт одиноко прогудел в гулкой шахте, ключ послушно и легко повернулся в замочной скважине.

В ее доме повсюду лежала пыль. Первым делом Вета открыла окно. Отсюда не видно было трассы, ни желтых фонарей. Только разноцветная площадка. Отсюда пахло далеким дымом.

Вета прошлась по комнате, скидывая на ходу плащ, и снова замерла у окна. Она быстро продрогла – погода, хоть и солнечная, все больше напоминала, что осень уже совсем наступила.

А город молчал. Вета походила по комнате, переставляя какие-то вещи, хоть с таким количеством вещей у нее и не могло быть беспорядка, и снова вернулась к окну. На подоконнике громоздились забытые некогда листочки с контрольными работами пятиклашек. Город молчал, как мертвый, и она различила только далекие шумы моторов, но ни одной знакомой нотки.

Бросив сумку не разобранной, она с ногами залезла на кровать.

– Это был шум воды в трубах, и еще так скрипят подъемные краны, – прошептала Вета сама себе и зажмурилась, что было сил. Холодный ветер из окна осторожно касался ее щиколоток. Город молчал.

– Его никогда и не было, – сказала Вета и сама почти поверила.

Она шла в школу, как на эшафот. На светофоре встретила компанию девятиклассников, и с каждым по очереди поздоровалась. На низенькой ограде клумбы, не обращая внимания на дождь, сидели незнакомые ребята, не из ее класса, но Вета ради разнообразия кивнула и им. Уродливые голые стебли, которые так и не собралась срезать Алиса, были уже обломаны и валялись на взрыхленной земле.

Оказалось, Вета совсем забыла, как пахнет свежевымытый паркет. Как он скрипит под каблуками туфель. Она остановилась на втором этаже, чтобы взглянуть на дверь своего кабинета. Даже отсюда виднелись металлические штыри в щели между дверью и косяком. В сумке валялся ключ, который позабыла отобрать у нее Лилия, но заходить туда Вете все равно не хотелось.

Там же все по-старому: на подоконниках нагромождение комнатных цветов, выцветший манекен таращится пустыми глазницами, и пахнет кабинетом биологии, а еще старыми бумагами, которые остались после Жаннетты. Печенье Розы в банках. Рай, да и только.

Вета усмехнулась, снова берясь за перила. Хорошо бы и дальше никого не встретить.

Многие двери классов были заперты, и за ними притаилась тишина. Кое-где шли уроки. Она похолодела от понимания, что не так давно и сама работала тут. Какой же она была идиоткой, не смогла понять все и сразу.

Вздох облегчения вырвался из груди Веты, когда она увидела свет за приоткрытой дверью музея. Старый паркет выдал ее, и Мир, сидящий за столом, обернулся.

– Добрый вечер. Давно тебя не было. Куда пропадала?

Конечно, он ничего не знал о ее «отпуске» и поинтересовался только из вежливости. Вета села напротив, сложила руки перед собой, как примерная пятиклассница.

– А там наша черепаха опять чуть из аквариума не вылезла, представляешь? Даже камень не помог, – усмехнулся Мир, листая пыльные документы. – Пришлось сверху еще старый аквариум поставить, чтобы она стекло не поднимала.

Следы Петербургского вечера стекали у Веты по плащу на пол и высыхали на паркете и на ее туфлях. Зонт она бросила в углу.

– Помнишь, ты говорил, что знаешь про город?

Мир взглянул на нее, затолкав очки поглубже на переносицу.

– Ну да, я вообще-то читаю лекции по истории. – В очках Мира мелькнул блик от желтой лампы. Мелькнул и погас.

– Не совсем тот город, – бесцветно перебила его Вета. – Другой. Помнишь, ты еще говорил, что он не может быть таким сильным. Не поверю, что такое можно скрыть. Ты же знаешь о нем, правда?

Они помолчали. Пыльные шторы комнаты-музея были раздернуты, и Вета увидела, как в сером небе чертит линии дождь. Город молчал, только капли скреблись по окнам.

– Мне очень важно, – сказала она, замечая, как дрожит голос, и не стала сдерживаться. Пусть так.

Мир стянул очки и бросил их на бумаги, так что теперь на немытой столешнице красовались два блика от линз.

– Так что именно тебе интересно?

У нее не было сил идти обходными путями.

– Почему он замолчал? Он умер?

Очки стукнулись о поверхность стола, когда Мир столкнул их и захлопнул папку. Он сощурился, и стал совсем беззащитным.

– Замолчал?

Вета в нетерпении тряхнула руками.

– Он говорил. Не знаю, как еще назвать гул этот. А теперь замолчал. Почему? Он больше никого не заберет? Он взял передышку? Что случилось?

Мир поднял руки, словно сдаваясь на милость победителя.

– Подожди, давай не так быстро. Существо города вряд ли может говорить. Оно бестелесно. Тот звук, который все называют голосом города, может быть чем угодно, это же просто местная достопримечательность. И что ты имеешь в виду, когда говоришь «заберет»?