Андрей Русанов - Главы Апокалипсиса. Начало

Запах кофе. Приятный аромат струится в воздухе, подталкивая меня к мысли, что я вижу очередной сон во сне: мне опять кажется, что я дома и все как всегда.

— Мальчики! Поднимайтесь! У меня для вас сюрприз! – голос Татьяны, казалось, звучал сквозь время.

Я открыл глаза, еще пару секунд собирал расплывшееся в разные стороны «Я» и, наконец, собрав воедино все части головоломки, в которую сам себя превратил, встал, потянулся, надел штаны и поплелся на кухню. Ко мне присоединился заспанный Михаил и ничуть не менее заспанный кот.

Кстати, о коте. Эта зверюга играла только с Татьяной, изредка с Михаилом, а со мной только перемигивалась и смотрела на звезды. В общем, пил бы кот водку, да и если бы она у нас была для этих целей, надрались бы мы с ним в зюзю, как старые добрые закадычные друзья. Интересно, как там Макс – сердцем чую, что он жив, и жизнь его насыщена приключениями ничуть не меньше моей, а может даже и много больше.

— И где это наша волшебница, – Михаил многозначительно посмотрел на Татьяну, – взяла в этой стране кофе?

— Пока кто‑то дрыхнет, словно пшеницу продавши, я немного прогулялась и кое‑что нашла, – Татьяна показала на стол, уставленный банками с кофе, сахаром, рисом, гречкой и прочей вкуснятиной.

— Откуда? – я вспомнил отрывок из фильма «День Хомячка». Слово само собой вырвалось с той же интонацией, с которой его произносил пьяный герой киноленты.

— Алкоголик! – Татьяна подмигнула Михаилу.

— Как вы могли такое подумать! Я честный добропорядочный гражданин! И всегда таковым был! – я даже сделал обиженный вид, да так убедительно, что все разом засмеялись.

— Тань, ты все же одна не ходи… Там опасно, – Михаил запнулся на половине фразы. В воздухе повисла пауза. Висела она там недолго и после моего предложения приступить к распитию кофесодержащих напитков растворилась в бурных воплях битвы за сахаросодержащую банку. Естественно, пока мы дрались за сахар, кот спер у меня кусок глазуньи, за что тотчас получил пинок под хвост, но, не выронив куска яичницы, был таков. Зараза!

Я еще раз вдохнул запах, и в памяти всплыли строки из песни белорусского автора–исполнителя Александра Баля:

Песня была настолько к месту, что я не выдержал и напел ее.

— Откуда это? – Татьяну явно тронул за душу этот припев.

— Из песни «Утренний кофе», один певец пел, Александр Баль.

— А он чертовски прав, этот твой Баль, – Михаил вдохнул запах полной грудью и сделал маленький глоток, закрыл глаза и, видимо, сосредоточился на своих ощущениях. – Чертовски прав, – Михаил не открывал глаз и нам с Татьяной ничего не оставалось, кроме как последовать его примеру и отдаться в руки удовольствия.

— Нам нужна какая‑то защита от собак, – Михаил вздохнул. – Вчера вон одну убил. Зазевался бы на секунду и остался бы без руки. Эти твари в последнее время, наверное, только человечиной и питаются. Представляешь, смотрит на меня, причавкивает и облизывается, будто я кусок мяса какой‑то.

— Ты, собственно, и есть кусок мяса, только очень резвый. Чтоб тебя сожрать, нужно очень сильно постараться, – я не удержался и подколол Михаила.

— Я серьезно, а ты все шутишь.

— Не принимай все в штыки. Если бы я не шутил, давно бы уже на том свете амброзию пил, или в дум играл… Все можно решить. Только надо подумать. Время, надеюсь, нам позволяет это сделать.

Мы думали долго, и в результате было решено сделать наручи из тряпок или укрепить найденные телогрейки – все встречавшиеся нам собаки пытались укусить либо за руки, либо вцепиться в горло. За ноги кусать никто не пробовал, хотя на моей памяти при старой жизни такие случаи были, но тогда собаки не пытались меня сожрать. Потом сама собой пришла мысль сделать копья и поучиться их метать, еще чуть позже было решено сделать кольчуги – благо, подходящей проволоки в подвале было несколько здоровенных бухт, а я читал про технологию изготовления и даже давным–давно плел кольчужное полотно. В общем, идей родилось масса, времени на их выполнение оказалось много, так что мы тотчас принялись воплощать их в жизнь. Для начала пошли в лес и вырезали весь найденный орешник. Через два часа во дворе было нагружено столько подходящей для изготовления копий и шестов древесины, что любой мало–мальски уважающий себя лесник, окажись он сейчас рядом, просто казнил бы нас на месте без суда и следствия.

В детстве мне очень нравилось строгать, что‑то жечь, мастерить, играть – это уже много позже я стал ленивым и толстым. А тогда, в далеком советском прошлом, когда на улицах стояли автоматы с газированной водой, в магазинах было полно эскимо по двадцать восемь копеек, а булочки с маком продавались всего за восемь, тогда любой парень считал счастьем иметь перочинный ножик, самострел, пугач, рогатку и спички. Каждый парень знал, как что поджечь, взорвать, как обмануть автомат на улице, как сделать под колесом трамвая или достать жетон и главное, где взять что‑нибудь интересное и как это интересное затем использовать.

В общем, оторвались мы с Мишей по полной программе: копий наделались по самое не хочу, а руки еще несколько дней были зелеными от сока орешника. Сначала мы очищали от коры, затем точили, затем сушили у костра эти простые, но весьма смертоносные деревяшки. Апогеем трудового дня стали насмерть напуганный кот, обиженная Татьяна, сломанная доска забора, убитая наповал курица и два очень уставших, но очень довольных копейщика, коими являлись я и Мих.

Теперь в наших тренировках появился новый обязательный пункт: метание копья.

Через час Михаил отправился спать, а я, приняв контрастный душ, а попросту говоря, вывернув на себя пару ведер ледяной колодезной воды, насухо вытерся и, переодевшись, отправился жечь костер и слушать звезды. Да, именно слушать, я не оговорился – в последнее время к осязанию добавилось новое чувство, ни описать, ни тем более назвать как‑то иначе у меня не получится. Ощущения сродни тем, когда слушаешь свое сердце, только много сильнее и мощнее. Вот и сейчас меня оставили все мысли и я растворился в бесконечности звездного неба, став единым целым с костром, с домом, его двориком, осенним лесом за высоким забором, став единым целым со всем миром. И не было в этом мире человека, способного помешать мне, ибо любой, кто посмел бы нарушить это равновесие, мгновенно был бы испепелен моим разумом, ну или, в крайнем случае, зарублен топором.

— Не помешаю? – Татьяна была сама невинность. – Ты каждую ночь смотришь на них. Почему?

— Нет, конечно, присаживайся, – я немного промолчал. – Наверное, нравится.