Юлия Зонис - Время Химеры Геном Пандоры

«Ох нет, - простонала про себя Морган, - только не это! Что же ты, дурак, делаешь?»

Пожалуйста, взмолилась она, только не вздумай проповедовать учение Маркса на вечеринке, где собралось пятьсот злых корпоративных монстров. Монстров, от которых напрямую зависит наше финансирование.

Отставив бокал, Саманта начала пробиваться сквозь окружившую Вечерского толпу. А тот все не затыкался.

- Капитализм и связанные с ним структуры ведут нас в пропасть. Кризисы будут все глубже, откат - все болезненней. Советскую Россию называли в свое время гигантом на глиняных ногах, но современное общество - это гигант на ногах бумажных. Ценные бумаги, и даже не бумаги - воздух, базы данных биржевых компьютеров...

Перед Самантой вырос объемистый зад какой-то матроны, и пришлось двинуться в обход.

- Возможно ли изменение? Советский эксперимент доказал, что вроде бы не возможно. Капитализм - единственный экономический строй, полностью соответствующий человеческой природе. Конкуренция, естественный отбор и борьба за существование - то, что заложено в нас миллиардами лет эволюции, и капиталистическое общество - единственная известная нам общественная формация, живущая в точности по эволюционным законам. Но, господа, мы забываем о второй из развивающихся сейчас технологий. Спросите меня - можем ли мы изменить саму природу человека? И я отвечу - да, уже можем. Мы можем изменить человеческую природу и связанное с ней сознание. Все великие философы и мечтатели, начиная с середины девятнадцатого века, размышляли об этом. Они раньше нас поняли, что в теперешнем виде человек - лишь жадное и злое животное. Не изменив его природу, мы не сможем сделать шаг вперед. Гитлеровских идеологов можно упрекнуть в чем угодно, но одно они понимали верно - нам нужна новая порода человека. И не об этом ли мечтали фантасты, задача которых, как известно, предсказывать будущее? Два века напряженной работы мысли, фантазии, совести, наконец. И вот сейчас, полностью овладев генетическими технологиями...

Дамочки хлопали искусственно наращенными ресницами, округляли совершенные - не без помощи пластической хирургии - ротики и слушали оратора, затаив дыхание. Они ни черта не понимали. Но уже двинулось к группе от соседних столов двое или трое мужчин в идеально сшитых костюмах и смокингах. Некоторые из гостей скрыли лица под полумасками - новая мода Бессмертных. Этим господам было интересно, чему же так увлеченно внимают их жены и любовницы - и ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы они это узнали.

Совсем некстати Саманте вспомнились студенческие демонстрации двадцатых. «Смерть Бессмертным!». Она сама, собрав волосы в хвост на затылке и накинув на плечи древнюю джинсовку, расхаживала с подобными плакатами перед зданием Бостонской мэрии. «Смерть» - «La Mort». Демонстранты выбрали французский, потому что так красивей звучало. «La Mort to Immortals!». А совсем рядом, у тощих деревьев сквера, пристроилась группка почитателей Роулинг, с огромным портретом тогдашнего президента в черной мантии и клобуке, и с подписью «Deatheater». Да, веселое было времечко...

Саманта сделала последний рывок, чуть не опрокинув какую-то субтильную девицу в кимоно, и вцепилась в Алекса. Выдрав из его рук бокал, она обернулась к аудитории и, сладко улыбнувшись, прощебетала:

- Позвольте мне на минуту похитить моего коллегу. Нам надо обсудить важные новости генетики.

Дамы уважительно попятились, однако на многих лицах проступило разочарование. Саманта знала, что выигрывает на фоне этих размалеванных кукол - хотя ее платье стоило в десять раз дешевле, чем самый простенький из их нарядов, а из драгметаллов имелись разве что платиновые провода в лабораторных аналитических весах.

Твердо придерживая Вечерского под руку и стараясь делать вид, что это не она тащит коллегу прочь, а он ведет ее под локоток, Саманта выскользнула из толпы и впихнула Алекса в угол за огромной цветочной вазой. От вазы одуряюще пахло лилиями.

- Ты что творишь? - зашипела Морган, сузив глаза и приблизив лицо вплотную к ухмыляющейся физиономии Вечерского. - Ты соображаешь, что там нес? Во-первых, тебя могли услышать их мужья - главы тех самых корпораций, которые ты мечтаешь повергнуть в прах. Во-вторых, ты открыто проповедуешь евгенику и нацистские теории на банкете по поводу закрытия крупнейшей генетической конференции...

- Ты знаешь, что, когда злишься, у тебя глаза зеленеют?

- Ты что, окончательно спятил?! Напился, как свинья...

Мутные голубые глаза приблизились. Саманта ощутила коньячный запах, а затем к ее губам прижались чужие губы. Она дернулась - безуспешно, потому что Алекс оказывается, успел крепко обнять ее за плечи. Поцелуй длился, и длился, и голова Саманты, Сэмми Морган, закружилась - то ли от недостатка воздуха, то ли от приторного аромата лилий...

- Знаешь, я был не совсем прав.

В окно лился серый свет парижского утра, но тяжелые бордовые занавеси придавали этому бледному свету красноватый оттенок. Гостиничный номер был отделал в стиле кого-то из Людовиков - может, Пятнадцатого или Четырнадцатого. Саманта плохо разбиралась в истории. Громоздкая мебель с красной обивкой, зеркала в вычурных золотых рамах. Много темного дерева. На полу пышный ворсистый ковер.

Саманта сидела в постели, в ворохе смятых простыней. Ей смертельно хотелось курить. Она бросила сигареты, узнав свой диагноз - хотя какое отношение курение имеет к прионовым бляшкам в мозгу? А потом, вылечившись, так и не вернулась к дурной привычке.

Алекс устроился на подоконнике и курил. Саманта не видела за стеклом ничего, кроме дождевых струй, но и так знала, что они поливают набережную и вздувают пузыри на ж

&елтой воде Сены. По тротуару спешат прохожие - в основном туристы под красными зонтиками. А чуть дальше справа, на островке, вздымает свой мертвый факел миниатюрная копия Статуи Свободы. За ее спиной, над желтой лентой реки, обрушиваются с неба другие реки - башни небоскребов парижского делового центра.

Впоследствии, обдумывая это утро, Саманта часто гадала, как бы все обернулось, если бы их поселили в другой гостинице. Не здесь, не в этом кусочке Нью-Йорка, перенесенном на французскую почву, а где-нибудь на Монмартре: с его кривыми улочками, и старыми мельницами, и студиями никому не известных художников, и призраком старины Хэма, до сих пор заседающего за столиком одной из кафешек, хлещущего абсент и рассуждающего о женщинах и о войне... Да, там, возможно, все бы пошло по-другому.

Но сейчас она просто сидела в постели и очень хотела курить, а еще больше хотела определенности.

Когда Саманта проснулась, Алекс был уже полностью одет. На лице его, жестком и костистом, подходящем больше профессиональному солдату, чем ученому, не было и следа вчерашнего разгула. Может, чуть бледнее, чем обычно - но Вечерский всегда отличался бледностью, кроме летних месяцев, когда лоб его и щеки скрывались под россыпью веснушек.