Дарья Аредова - Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах) (СИ)

— Товарищ полковник, разрешите доложить! – при виде нас бодренько отчеканил Джереми. Я даже рот раскрыл.

— Ну… э… а… докладывай, в общем.

— Задание выполнено!

— Что?!

Гверн прыгал в дальнем углу и звонко лаял.

— Задание выполнено, – повторил Даклер. Я оглядел паутину. Белесые канаты тянулись во все стороны, от начала и до конца зала, цепляясь за стены, пол, мебель и высокий сводчатый потолок. Подойдя ближе, я посветил фонарем мимо Витькиного сапога (он оказался на уровне моих глаз) вглубь помещения. Отсюда амфитеатром поднимались скамьи, изгибались полукругом, следуя вычурной планировке. Паутина терялась в темноте вместе с рядами скамей.

— И что с вами делать? – проворчал я, отступая на шаг. – Где Казимир?

— В углу, – ответил Джанджи. – Его не видно.

— Казимир! – позвал я, осторожно приблизившись. Тут меня опять замутило, причем, уже не от запахов. Молодой человек был замотан паутиной как куколка – того и гляди, крылышки выпустит. С невольным стоном опустившись на пол и переждав вспышку боли, я принялся исследовать композицию. В глазах темнело, и фонарь не спасал, да, в довершение ко всему, Гверн крутился и всячески мешался. Руки тряслись так, что я, примерившись, было, к началу паутинных «пеленок» испугался заодно вскрыть несчастному глотку. Казимир казался бледнее обычного – если такое, вообще, возможно.

— Как бы вас всех вытащить… – вслух задумался я – и тут позади послышался самый неожиданный в такой дикой обстановке звук.

Это был стук женских каблуков.

Я стоял на коленях, повернуться мешали раны, а датчик испуганно запиликал. Тварь?..

Чья-то рука, опустившись сверху, нежно провела по щеке.

— И кто это к нам тут пожаловал? – проворковал женский голосок. Затем вторая рука молниеносным движением сорвала датчик с пояса и швырнула оземь – он разлетелся вдребезги, и сделалось тихо.

Стоп, твари не слышат ультразвук! Тогда… что же это такая за тварь?..

Терпкий запах духов перебил застойную вонь разложения, рука поползла вниз по груди, я попытался развернуться – не вышло.

— Ай-ай-ай, – сладенько зашептала тварь, – больно, да? Ну, это ненадолго, это быва-ает…

— Ты кто такая? – спросил я. Тварь топнула изящной ножкой в лаковой туфельке.

— Фи, какой ты зануда! А я думала, что ты интересный…

— Берегись! – донесся слабенький голосок Лауры. Я уже ничего не соображал от боли, тварь продолжала что-то говорить, Гверн – лаять, а потом навалилась темнота.

— Товарищ полковник, это было крайне неосмотрительно…

— Заткнись, Даклер…

— Сам заткнись, бомж трактовый…

— Да вы оба достали!..

— Тебя спросить забыли, салага…

— Тихо! Она возвращается.

Повисла тишина. И в этой тишине все отчетливей слышался ритмичный шорох, будто кто-то рядом метет асфальт метлой – «шур-шур… шур-шур…» Паутина покачивалась в такт.

— Ка-акие все миленькие, какие все вкусненькие… с кого бы начать…

— Какая ты приторная, какая занудная, – сообщил я. Тварь подползла ближе.

— А вот, с тебя, пожалуй, и начну! – проворковала она.

— О-ой… какая противная, – невольно зажмурился я. Неведомым образом девица обратилась в кошмарный гибрид человека и паука – теперь у нее было восемь членистых конечностей, причем, передняя пара напоминала руки, а задняя ноги, тощие и карикатурно вытянутые, покрытые редкими жесткими волосками; нижняя часть туловища непропорционально раздулась, а лицо… можно, я не буду про него говорить?

— Ты грубиян, – оскорбилась недопаучиха. – Прямо, как мой старый друг Казимир.

— Слушай, – я приоткрыл один глаз, – а как ты называешься? У тебя классификация есть?

— Пошел ты!

Нет, все-таки женщина есть женщина.

— Я бы пошел, да ты ж меня на паутину прилепила.

— А-а-а-ай-й-й-й-й!!.. – завизжала паучиха и впилась зубищами мне в шею. Как ни странно, боли я не ощутил.

Спасение пришло с неожиданной стороны.

Внезапно загремела очередь, зазвенели, стукаясь о мраморный пол, гильзы – и меня залило черной жижей. Тварь взбрыкнула всеми восемью лапами, грузно повалилась на пол и задергалась в агонии.

— Попалась! – радостно заорал кто-то. – Ребята, она попалась!.. – Стрелок подбежал ко мне и принялся карабкаться вверх, ловко избегая липких комков-ловушек. – Мужик, ты как, живой?

— Ага, – отозвался я. – Вон тому кокону с хвостом плохо, ему помогай лучше.

— Саня, займись. – Спаситель наш отбросил за спину автомат и, держась одной рукой, достал нож. Сунул в зубы и, подтянувшись, занял более или менее устойчивую позицию.

— А что это за тварь-то хоть была?

— Всем тварям тварь. – Он методично пилил удерживающий меня канат. – Живучая и хитрая дрянь из тоннелей. Нам повезло, что она решила вами пообедать, она уязвима только, когда ест.

— И как она зовется?

— В учебниках она зовется Паучья Королева. Днем от человека не отличишь, а ночью… Ну, ты сам все видел.

— И ваши патрульные долго ее ловили? – полюбопытствовал и Даклер. Парень мотнул головой.

— Не. Патрульные – это ты, кто, имеешь в виду? Патрульные не ловят, они патрулируют.

— Ну… у вас есть какая-нибудь служба защиты?

— Да. У нас есть милиция. Такие, как я. Мы защищаем город.

Паутина, наконец, поддалась и лопнула, но повиснуть мне пока не грозило – надо было отпилить еще шесть канатов. Зато у меня освободилась рука.

— Нож есть?

— На поясе.

Мне в ладонь вложили мой нож.

— Давай, помогай.

Я с трудом поднял руку, но сил не хватало, и нож соскальзывал.

— Раненый, что ли? – догадался милиционер. – Терпи тогда.

Я плюнул и расслабился.

— Интересно, чего она за Казимиром охотилась?

Милиционер вздохнул, и даже на секундочку перестал резать паутину.

— Ну… я не буду говорить, а он тебе лучше сам все расскажет.

Дэннер

Это была она. Все та же Ласточка. Просто серого цвета. Просто с красными глазами и нездоровой жаждой крови. А так – все та же Ласточка. Ну, правда, сердце у нее не билось. И волосы распрямились и побелели, как у Этерны. А распрямившись, достали до середины бедер.

Ну, кто там осуждал Лаэрри?.. Вот, чья бы корова теперь мычала, Селиванов. Лаэрри не смогла убить сестру…

А я – не смог убить человека, который мне в этой жизни больше самой жизни дорог. Я, разумеется, убеждал себя, что всенепременно прирежу любимую, ставшую тварью – конечно же, прирежу. Или, там, застрелю… позже. Потом как-нибудь. Если она совсем себя прежнюю позабудет.

Ага, и если убьет десяточек-другой оставшихся в городе мирных граждан. Ну, полтора десяточка. Ну, ладно, один десяточек и еще семерочку.

Тьфу на тебя, Селиванов. Чертов идиот…

Не может вампир без убийства. Я это знал, но моя трижды растреклятая романтично-мечтательная сторона сладенько нашептывала на ухо разную ересь, вроде, все обойдется, и что раз на раз не приходится – а вдруг любимая не станет кровожадным монстром.