Владимир Бочкин - Последнее прикосновение (СИ)

Аня прилегла на диван и прикрыла глаза.

— Очень больно?

— Кажется пара рёбер сломано, ерунда, пройдёт, ни о чём не беспокойся. Что с ружьём?

— Он и здесь пожадничал. Дал самое дешевое, но ничего, сойдет.

Я зарядил оружие и спрятал под белье в шкафу. Туда же сунул патроны.

Оставалось ждать утра.

И мы ждали.

Санитары пришли только на третий день. К этому времени, трупы стали разлагаться, и мы в который раз пожалели, что не завернули их во что-нибудь подходящее случаю. Саванов у нас не было, но одеяла подошли бы как нельзя кстати. Но теперь было поздно жалеть. Никто из нас не собирался притрагиваться к мертвым телам или открывать кладовку.

Не все так церемонились с покойниками. На помойке, а то и просто на снегу можно было найти образчики мертвой плоти всех полов и возрастов, и у меня было печальное ощущение, что не все из этих неприкаянных тел были гостями.

Аня всё больше лежала на диване, молча страдала от боли, и вставала только в случаях экстренной необходимости. А я все больше преисполнялся чувством вины, которое усугублялось тем, что ничем не мог помочь. Кроме как словом, но слова быстро закончились, а подержать её за руку или погладить по плечу было равносильно убийству и самоубийству одновременно. Так что я в основном пил пиво, нервно курил и смотрел на пустой экран телевизора.

Возможно, передачи не вырубили. Зато вырубили свет, воду, радио и газ.

По улицам, из никуда в никуда, бесцельно бродили люди. Они испуганно шарахались друг от друга и обходили встречных по широкой дуге. Один раз я курил на балконе и чтобы отвлечься от зрелища мертвой женщины, пялился на дорогу. Она лежала второй день, черное пятно на белом снегу. Её сбросили из квартиры над нами. По улице шел пьяный, отчаянно пытаясь удержать равновесие на узкой для него пешеходной дорожке.

Навстречу шёл другой человек и как оно всегда бывает, двоим, стало тесно на одном ограниченном пространстве. Особенно если учитывать неустойчивую походку пьяного. Странно, но трезвому не пришло в голову просто сойти с тропинки и пройти пару метров по снегу. Возможно, ему было жаль своих ботинок или ничего не пришло в голову лучшего. Но когда расстояние между прохожими сократилось до метра-двух, трезвый не останавливаясь, достал из кармана пистолет, хлопнул выстрел, трезвый, перешагнул через труп и спокойно пошел дальше, по своим неведомым и видимо жутко важным делам.

Я покачал головой и бросил окурок вниз.

Как оказалось труп трупу рознь. Тело женщины под моим балконом казался мне абсолютно нереальным в окружающем пейзаже. Мозг просто отказывался переваривать столь грубое и неэстетичное зрелище как нечто материальное, что следовало бы признать как данность, пропустить через печёнку и пронюхать всеми легкими.

Зато увиденная сцена окончательно убедила в том, что прежняя жизнь кончена и началась новая, где пристрелить человека проще, чем его обойти.

Я допил последнюю бутылку пива и с размаху бросил с балкона. Снег мягко принял ее в свои ласковые объятья.

Я заорал.

— Чёрным пятном на белом снегу

Совесть моя лежит поутру.

То не труп, не алкаш отдыхает в снегу,

То плюю я на все, с высоты я плюю.

Я подтвердил слова делом и вернулся в комнату. Разница в температуре мало ощущалась, хотя после улицы на какое-то время казалось, что в квартире есть какое-то подобие тепла.

— Те, кто не сдох от эпидемии, сдохнут от холода.

Аня приоткрыла глаза.

— Твои стихи становятся всё хуже.

Она снова прикрыла веки. Все эти дни она провалялась на диване, в пальто, под двумя тёплыми одеялами. Счастливо уткнулась носом в подушку и делала вид, что боль и холод, чисто плебейские отговорки для слабаков.

— Больно?

— Когда не шевелюсь, нет.

— Прости, — наверное, в сотый раз повторил я.

— Ещё раз извинишься, и я сама сломаю тебе пару ребер.

Я закурил новую сигарету. Дым дает иллюзию тепла.

— Нужно дёргать отсюда, иначе нам конец.

— Не суетись. В блокадном Ленинграде людям приходилось куда хуже и ничего, жили. У нас, по крайней мере, пока есть еда.

— Вот именно пока.

Во двор въехала машина.

Аня соизволила открыть глаза, и мы переглянулись.

Я тихо подошел к окну и выглянул. Возле подъезда стоял грузовик. Из кабины вылезли трое в костюмах бактериологической защиты. На фоне заснеженного двора они смотрелись как три гротескных белых медведя. Полуденное зимнее солнце не согревало эту маленькую Антарктику.

— Санитары, — пояснил я жене.

Я торопливо направился к шкафу. Мерзлое белье холодило и без того онемевшие пальцы. Я вытащил ружье и передал Ане. Она накрыла его одеялом. Так, на всякий случай.

— “КАМАЗ”.

— В кузове?

— Накрыт брезентом.

Я снова подошёл к окну. Трупы во дворе уже убрали. Быстро работают. Большая практика.

Через полчаса в дверь позвонили. Я пошел открывать. В квартиру просочились те самые трое, но без шлемов. Старший, похожий на моржа, огляделся и спросил:

— Где?

— В кладовке.

Я ожидал чего угодно, но только не такой деловитости.

— Ясненько.

Санитары протопали в кладовку, без особой нежности выволокли трупы и потащили на улицу.

Усатый бесстрастно наблюдал за подчиненными.

— Курить есть?

Я молча протянул пачку.

— Вообще щас с куревом проблем нет, вот только щас закончились засранцы.

“Морж” ловко сунул сигарету в рот, прикурил от моей зажигалки и блаженно затянулся.

— А почему шлемы не носите?

Начальник философски пожал мощными плечами.

— А толку то. Против психа не поможет, а дрянь эта только через прикосновение, а не через воздух проникает.

— Говорят, ищут лекарство.

— Говорят, может и найдут. А мне и так неплохо. Всё равно жил один. Вот только очистим немного улицы и жить можно будет. Магазинов полно, а людей мало. Бери, не хочу.

— А много, — в горле запершило, — много вообще-то людей осталось?

— Не больше, чем было первобытных. Так что мы новые первобытные или новые динозавры. Это уж как повезет, найдут причину или нет. А мне и так неплохо. Печку нашел, дров вон полно, стоят голыми ветками шуршат, да и у других людей есть чем поживиться. А лето настигнет, так вообще не жизнь, а малина. Людишек мало, если вообще кто-то останется. Делай что хошь. А я ничего, я выживу. Так что, нормально всё, путём.

Усатый кинул окурок прямо на пол, затоптал ногой и кивнул на прощание.

— Ладно, не скучайте, я пошел, работы много.

В коридоре трещали двери. Взламывали “мёртвые” квартиры.

Я сел к Ане, на диван. Она поджала ноги и смотрела, почти не мигая. Щекой в подушку и в объятиях ружье, а не плюшевый мишка. Мы молчали, а я смотрел на растертый окурок. Минут через пятнадцать на весь коридор раздался крик: