Евгения Федорова - Призраки Припяти (СИ)

— Заражение, — сказал вдруг Лысый. — И отрежут тебе ногу.

Я поднял голову и вперил в него такой злой взгляд, что человек испугался.

— Я только предположил, — поспешно заверил меня он. — Не обижайся.

— Как ты оказался на веревке? — выделяя каждое слово, требовательно спросил я.

— Бизнесмен я, — значительно сказал Лысый так, словно бы это все объясняло.

— Ну? — подбодрил я рассказчика.

— А у тебя точно попить ничего нет? В горле пересохло так, словно там стадо верблюдов топталось!

— Нет у меня ничего, — я устало поджал губы. — Скажи спасибо, что…

— Спасибо, — прервал меня Лысый. — Дай, может, я посмотрю, что у тебя с руками? А то самому не удобно, небось.

— Небось, — передразнил его я, но сопротивляться не стал.

У него были ледяные пальцы, как у трупа, и я вздрогнул от его прикосновения. Лысый хмурил жидкие брови и так комично вглядывался в мои истерзанные ладони, что мне стало горько и смешно одновременно. Отобрав у него свои руки, я стал неуклюже заматывать простреленную ногу.

Чувствуя, что я ему не дамся, Лысый отстранился, сел прямо, и сказал:

— Раны на руках надо промыть, обработать антисептиком и перевязать. А нога… здесь антибиотики нужны.

— Нет у меня ничего, — в который уже раз повторил я. — Жив и то ладно.

— До моего дому далеко, — внезапно, с тоской сказал Лысый, и я посмотрел на него. Подождал продолжения, но мужчина молчал и я закурил.

— Дай сигарету, а? — попросил Лысый.

— Бросать надо курить, — сказал я, и не думая выполнять его просьбу. Сначала спасай его, теперь сигарету, а завтра что? Я ему еще денег должен буду?

Во, дурак, не знал я, насколько правдивы были эти мимолетные мысли…

— Слушай, спаситель, чего ты такой неприветливый? — обиделся Лысый.

— А с чего мне быть приветливым? Я о тебе ничего не знаю…

— Ну, хорошо, меня зовут Михаил Лысенко, но все кличут меня Лысым. Законы ныне такие, фамильярные. Я бизнесмен, если что привести с большой земли или вывести — это ко мне. Но некоторым очень не нравится здоровая конкуренция и меня попросту решили убрать. Скажем так, я не люблю делиться тем, что мне принадлежит, а в некоторых кругах это непростительная ошибка, — он коротко хохотнул и обхватил себя руками, словно замерз. — Но убивать тоже не очень-то красиво, вот и придумали подвесить меня на шнурке. Здесь вокруг на семь километров ни одного живого человека. Как ты тут оказался… на мое счастье?

— Случайно, — честно ответил я.

— Да что ты такой неразговорчивый? — возмутился Лысый.

— Устал, — проворчал я и стал прилаживать у костра свои мокрые, испачканные в глине брюки. Очень хотелось хлебнуть горячего чая с коньяком и завалиться под теплое одеяло спать.

— Завтра уберемся отсюда, — воодушевленно рассказывал мне Лысый. — Вот до моего дома доберемся. Да я тебе все что угодно отдам! Ты мне жизнь спас, если бы не ты, подыхать мне по-собачьи.

— Не обижай собак, — предупредил я.

— Ты серьезно? — недоверчиво глянул на меня мужчина. — Во, дикарь!

— Все, — не выдержал я, — больно разговорчив ты. Я спать, а сам — как знаешь.

— Да как хоть звать тебя, скажи? Должен же я знать имя своего спасителя!

Удивительно быстро ты оклемался, дяденька, — подумал я в раздражении. — Подозрительно как-то.

— Зови меня Нелюдем. А он, — я кивнул на Лиса, — Чернобылец.

Я проснулся под утро от странных монотонных звуков. Приподнялся на локте в полной темноте, нарушаемой лишь слабым свечением угасающих углей, дотянулся до небольшой кучки дров, и, выбрав несколько веток, сунул их в костер. Через несколько минут проснувшиеся угли возродили пламя и в неверном свете костра я смог разобрать, наконец, в чем дело. Нет, я конечно уже понял, кто издает разбудившие меня звуки, но тем более нужно было развести костер пожарче.

Лысого трясло, словно одинокий осиновый лист на ветру. Его зубы отстукивали неимоверную дробь, все тело содрогалось и из груди то и дело доносились сипы и стоны.

Костер запылал, и в маленькой бытовке стало заметно теплее.

Дождь за пределами нашего убежища ослаб, капли окрепли и гулко падали на железную крышу. Из угла, где железо проржавело, вытекала темная лужа воды.

Лысый кутался в свою изодранную спортивную куртку и все трясся. У меня был легкий жар, голова казалась неимоверно тяжелой.

Я растолкал лежащего рядом Лиса:

— Вставай, вставай, лентяй, иди сюда, — кое-как поднялся сам и заставил пса лечь рядом с Лысым. Подтолкнул его так, чтобы человеку было теплее рядом с пушистым зверем. Лис отчаянно и как-то обижено смотрел на меня.

— Давай, выполняй свой собачий долг, будь человеку другом и спасай его жизнь.

Я лег рядом, чтобы собаке не было искуса перебраться ко мне, и задремал. Я спал плохо и то и дело просыпался, чтобы подкинуть дров в огонь…

Утро выдалось звонким и туманным. Белое молоко заволокло карьер, и в десяти шагах ничего не было видно. Я натянул подсохшие брюки и, хромая, выбрался из бытовки. Лысый сладко спал глубоким утренним сном, по-детски обняв за шею Лиса, словно большую плюшевую игрушку. От ночного озноба не осталось и следа. Пес обреченно посмотрел на меня, но даже попытки подняться не совершил.

Я вышел на свежий воздух и глотнул холодного влажного воздуха разгоряченным нутром. Что-то будет дальше, я так устал! Ночь не принесла ни отдыха, ни успокоения. Спина, в которую вчера угодили камни, ныла. Руки сжать в кулак я не мог.

Отойдя от брошенной бытовки на десяток метров, я нашел большую лужу там, где заканчивался песок, и начиналась глина. Нагнулся и, зачерпнув воды, стал жадно пить. Пусть, как собака бездомная, я ни чем не лучше ее.

Интересно, Саркисов идет по моим пятам? Нашел ли след Верди?

Я быстро перестал мучиться глупыми вопросами: когда Саркисов догонит меня, вот тогда я все узнаю и все пойму. И получу все то, что заслужил. А сейчас… я успел спасти уже две жизни. А, может, и больше.

Ну их, эти мысли, надо подумать о другом.

Надо подумать о том, как сейчас добраться до людей. Как дотянуть с раненной ногой и этим клоуном-бизнесменом за плечами. Принять его приглашение и отправиться вместе с ним? Принять его плату, попросить что-то для себя?

Да что мне нужно? Покой, успокоение. Пойду с ним, вдруг и вправду поможет, во всяком случае, ежели живыми доберемся, у него отдохнуть можно будет.

Я зачерпнул еще горсть и тут ко мне присоединился Лис. Виляя хвостом подошел и стал шумно лакать из той же лужи. Я резко повернулся. За моей спиной стоял Лысый и пристально смотрел мне в затылок. Ох, этот его взгляд.

— Надо уходить, — сказал я. — Умойся и пошли.

Лысый, не сводя с меня взгляда, приблизился, нагнулся и умылся, как я ему велел. Движения у него были заторможенными, словно он снова впал в прострацию.