Виталий Саух - Город. Книга 1 (СИ)

Встретив довольно жёсткое сопротивление, девчонка, которая совсем не собиралась отступать, изменила тактику и, оставив попытки полностью протиснуться под щитом, вонзила свои острые молодые зубы в то, во что могла дотянуться, а именно в мошонку мужчины.

Тот взвыл от нечеловеческой боли и уже не сдерживая силу удара стал остервенело охаживать это отродье резиновой дубинкой. И хотя это был мужчина выдающейся комплекции, и он готов был поклясться, что после каждого его богатырского удара молодая кожа девчонки лопалась в месте соприкосновения с резиновой дубинкой, но подросток не только не отпустил его гениталии, а продолжал наращивать чудовищное давление челюстей.

В результате непродолжительной борьбы могучий омоновец быстро лишился сил и, думая, прежде всего, о своей собственной безопасности, выпустил из левой руки металлический щит и уже обеими руками попытался отстранить от себя обезумевшее существо. Но и этот отчаянный шаг не помог ему.

А снизу, оттуда, откуда подымалась и захлёстывала с головою невыносимая волна боли, мертвенно спокойно на него, с детского личика, обагренного его же собственной кровью, взирали глаза, наполненные такой лютой ненавистью, что это отнимало у него последние силы для борьбы за свою жизнь.

В образовавшуюся, в результате нападения подростка на одного из омоновцев, брешь тут же безостановочным потоком хлынула бесчинствующая толпа.

То, что прорыв был осуществлён именно в этом месте, не имело никакого принципиального значения, так как одновременно почти то же самое происходило сразу в нескольких местах. Разница была лишь в том, что где-то экстремистам удалось преодолеть заграждение сверху, где-то они прорвались, раздвинув щиты.

Факт был в том, что именно в эту секунду судьба милиционеров уже была решена. И она не сулила ни одному из них ничего хорошего.

Этот прорыв можно с полной уверенностью считать за точку отсчёта их скорой гибели.

Руслан медленно в полузабытьи двигался вверх по улице Ленинградской. Сейчас все его мысли были сосредоточены на том, что бы просто идти, совершенно неважно куда, и не упасть. Он знал, что если он позволит себе отключиться и упасть, то это будет его самой большой ошибкой. Именно с этой мыслью едва тлеющей в его померкнувшем сознании он упал в густую траву, обрамляющую газон.

А дальше были лишь мрак и пустота…

Здесь, всё было совсем не так, как они ожидали. Толпа была полна решимости и звериной ярости.

Это была совершенно не та подлая и мстительная партизанская борьба, к которой все они уже привыкли. Это была открытая конфронтация.

Даже те из бойцов ОМОНа, кто считался обстрелянным и побывал не в одной переделке, в горячих точках полыхающих на теле нашей родины, не могли найти метода эффективной борьбы с манифестантами.

Всё было совершенно не так, как их учили и к чему готовили.

Здесь не было ничего узнаваемого.

И вообще всё было не так, как это должно было быть.

Иннокентий, задыхаясь от стремительного бега, предположив, что гораздо безопаснее будет, если он продолжит своё движение по кварталам, свернул в первый попавшийся проулок с Комсомольской улицы, на которую он попал совершенно бессознательно — ноги, словно обладая своим собственным разумом и движимые мотивами ведомые лишь им одним, вынесли его сюда. Именно в этом квартале, в котором он вообще никогда не был, в этом доме мимо которого он стремительно нёсся, его испуганный взгляд, словно по чьему-то негласному приказу, поднялся вверх и отыскал на фоне странных окон, заколоченных фанерой, в проёме фрамуги, лицо старухи, в высоком чёрном колпаке.

Более всего сейчас она похожа на ведьму из русской сказки.

Иннокентий решил, что, скорее всего, этот экстравагантный головной убор был кустарно изготовлен из куска штанины от старых зимних гетр, отрезанных от пришедшей в крайнюю ветхость и негодность их верхней части и завязанную простым узлом, спрятанным во внутрь с изнанки.

— Торопись! — внезапно выкрикнула старуха. — Мёртвые всегда идут попятам!

Иннокентию не было необходимости вертеть головою, в поисках того к кому она могла бы обратиться ещё кроме него. Его слегка разозлило это напутствие, так как он и без неё знал, что ему нужно бежать, что есть силы, а это абсолютно бессмысленное упоминание о мёртвых вообще навело его на мысль, что старуха не в ладах со своей головой.

Иннокентий отбежал от дома, где на втором этаже жила странная старуха, уже довольно далеко, намереваясь и дальше продолжать своё движение промеж кварталов Комсомольской улицы, когда она снова бросила ему вдогонку:

— Не туда!

«А тебе то, откуда знать?» — возмутился, было, Иннокентий, но тут же вынужден был остановиться.

Впереди, метрах в тридцати на газоне неподвижно лежал человек, едва различимый в высокой траве. Возможно, что если бы не окрик старухи он даже не обратил бы на это тело никакого внимания, но теперь это вызвало в его душе необъяснимую, но усиливающуюся тревогу.

Больше вокруг не было видно никого, но, тем не менее, желание продолжать своё движение параллельно Комсомольской улице у Иннокентия совершенно пропало.

Дорога влево тоже не показалась ему достаточно привлекательной, так как; во-первых — она, пусть на немного, но вновь приближала его к тому месту, от которого он так стремился убраться подальше, а во-вторых — путь, в обозримом промежутке, преграждала стена кирпичного дома.

Так что дальнейший путь был для него очевиден и, повернув направо, он устремился вверх по улице Достоевского, той же самой дорогой, которой всего несколько минут назад воспользовался Андрей.

Сейчас Денис находился на территории, имеющей название «Сорок домиков», но в народе это место называли просто и лаконично — «Дома».

К этому времени он уже насмотрелся достаточно, для того чтобы вести себя крайне осторожно, и не попадаться на глаза случайным прохожим.

Он осторожно пробирался сквозь придорожные кусты, справедливо пологая, что там вдали от основных дорог, безопаснее всего.

По левую сторону от него тянулась вереница обшарпанных двухэтажных домов. Практически все они были выселены и предназначены под слом, так как были построены ещё пленными немецкими солдатами, сосланными в холодную Сибирь после разгрома фашисткой германии (многие из них так и умерли здесь). Понятное дело, что эти сооружения давным-давно пришли в абсолютную непригодность для проживания, многократно выработав свой ресурс. Однако это вовсе не значило, что жизнь в них прекратилась — эти дома стали убежищем для бомжей и наркоманов.

В подтверждение этой мысли возле одного из таких домов Денис уловил едва заметное движение. Скорее он даже почувствовал его, чем увидел.