Вадим Панов - Нянька Сатана

Их обуяли сомнения.

— Надо уходить, — выразил Горелый общую мысль. — Надо взять лабораторию, как ты хотел сначала, и уходить.

— Теперь поздно.

— Может, успеем.

Однако главарь имел в виду совсем другое.

— Не получится, — объяснил Боксёр. — Дюк не отстанет, не простит нам мятежа и будет преследовать до тех пор, пока не убьёт. — А чтобы у «верных друзей» не возникло желания расплатиться с герцогом его головой, добавил: — Будет преследовать всех нас.

— Уйдём в другой город.

— К падишаху Кеннеди, — поддержал Горелого один из бойцов.

— Кеннеди не станет затевать из-за нас войну с Борисом — выдаст. Или сам кончит.

— Он ведь собирался воевать!

Боксёр резко обернулся и зло ощерился:

— Он собирался войти в Сити, который бы мы залили кровью, понятно? Собирался завладеть Дылдой нашими руками, а потом кончить.

— Ты не хотел пускать сюда Кеннеди, — сообразил Горелый.

— Конечно, нет! Я собирался занять место герцога, а не ложиться под падишаха. И я займу! Осталось чуть-чуть! — Боксёр поднял тяжёлую штурмовую винтовку и оглядел соратников. — Мы уже должны были умереть, парни, должны были сдохнуть в канаве, отравленные Дюком. Но мы здесь. Нас всего пятеро, но мы — лучшие. И у нас есть шанс не только расплатиться с этой сволочью, но всё переиграть. У нас есть шанс одним ударом решить дело в свою пользу, и я попробую этим шансом воспользоваться. Даже если придется идти одному…

— Альфред…

— Лаура…

Чудесные ореховые глаза и ледяные синие. Взгляды, в которых любовь так сильно смешалась с ненавистью, что разделить их была неспособна даже смерть.

— Альфред…

— Лаура…

С самой первой встречи их безумным магнитом тянуло друг к другу. Раньше — чтобы любить. Теперь — чтобы убить. Они знали, что между ними кровь, но каждый из них был заворожён видом другого. И в тот короткий миг проживал все их счастливые мгновения, которые каждый — каждый из них! — помнил с неимоверной отчётливостью, а вспоминал исключительно с нежностью.

— Альфред…

— Лаура…

— Стреляйте, идиоты…

…и врезали пулемёты.

Конвертоплана.

Крупнокалиберные снаряды, рассчитанные на поражение бронированных машин, рвали тела на части, обильно окрашивая вертолётную площадку смертельным красным. И разбрызгивая ошмётки мяса. И засевая осколками костей… Крупнокалиберные снаряды били в бетонную стену, оставляя на ней уродливые выбоины. Улетали к другим башням, вонзаясь в их бока и окна. Грохотали, визжали, превращали в кровавую пыль… а Сатана стоял и смотрел.

— Лаура…

Он так и не смог «отключить» чувства, и что-то продолжало грохотать в его душе даже после того, как смолкли пулемёты. Что-то необычное гудело в его голове, в которой поселились управляющие чужеродными конечностями шестерёнки. И необычность заключалась в том, что эти самые шестерёнки — надоедливые — сейчас молчали, а стучало что-то другое. Что-то старое. Привычное. Родное. Возможно — сердце.

Или душа.

— Лаура…

— Скорее! — заорал Майор, высунувшись из иллюминатора конвертоплана. — Мы едем? Что ты стоишь пень пнём, будто плутония нажрался?

На одном из верхних уровней, кажется, там, где находился штаб Дюка, раздался грандиозный взрыв. Огненный поток выбил стёкла, заставив Майора нырнуть внутрь машины, и на Сатану посыпались осколки.

Жизнь продолжалась…

— Не едем, а летим, — уточнил Фредди, располагаясь в кресле второго пилота. — Мне будет не хватать наших мотоциклов.

— Купим новые, — рассмеялся Майор, поднимая конвертоплан в воздух. — Можем себе позволить.

— Предвосхищая твои вопросы, брат: я в порядке, — сообщил Сатана.

И отвернулся, глядя на удаляющуюся центральную. И стараясь не смотреть на вертолётную площадку, с которой струи дождя смывали то ли кровь, то ли грязь.

— Знаю, — кивнул Яша. — Ты крепкий мужик, ты справишься.

И замолчал.

И услышал. Не почувствовал, не понял, не догадался, а именно услышал, как бешено грохочет сердце друга.

Или его душа.

«Куда вы дели детей?»

«Отвезли в Петрозаводск. У русских тоже жизнь не сахар, но там правит закон, и безопаснее, чем в Зандре».

«Вы их спасли».

«Этих — да».

«То есть ты не остановишься?» — Каким-то образом Цезарь сумел передать удивление своим безжизненным, синтезированным цифрой голосом.

«Нянька не может остановиться».

«Нянька — да. Но ты…»

«Я тоже Нянька».

Неожиданное заявление Майора вызвало законное недоумение:

«Какое тебе дело до них? Тебе! Ты мог бы командовать моей армией, творить историю, стать величайшим полководцем эпохи, а вместо этого бродишь по Зандру и спасаешь мальков исчезающего биологического вида… — Цезарь помолчал. — С Сатаной всё понятно: вид „кроликов“ будет преследовать его до самой смерти. Но ты? Зачем тебе это?»

«Ты не поймёшь».

И снова — пауза.

Иногда Майору казалось, что Цезарь посмеивается над ним в такие вот мгновения тишины, однако чаще Яша верил, что ему удалось вывести собеседника из себя. Ему нравилось вызывать у ИИ человеческие эмоции, а поскольку любить Цезарь не умел, приходилось вгонять его в злость и раздражение.

Впрочем, Цезарю, кажется, нравилось их испытывать. Или же он учился их испытывать. Или же он пытался понять, что это такое.

«Сатана искал похитителей детей, чтобы через них выйти на Лауру. Теперь он добрался до Лауры, достиг цели, и вы можете остановиться».

Логика машины была безупречной. Безупречно неправильной.

«Есть и другие», — повторил Майор.

«Другие цели?»

«Другие дети».

«Какое вам до них дело?!»

«Мне нравится, что ты меня не понимаешь».

«Так объясни!»

Тихий смешок.

Машина созданная хихикала над машиной урождённой. Бывший человек — над искусственным интеллектом. Результат эксперимента — над своим творцом.

Майор не вызывался добровольцем и не просил о модификации, Цезарь вторгся в его голову по собственной прихоти, прооперировал, создав в мозгу Якова Дегера уникальную цифровую паутину, биоквантовый компьютер невиданной мощности, но вместо послушного робота заполучил обозлённого человека, который категорически отказался следовать предназначению, что уготовил ему ИИ, и ушел бродить в Зандр.

Цезарь ошибся.

Или же Майор оказался слишком сильным.

«Зачем тебе Сатана?»

«Он мой друг».

«Мне известен смысл слова „друг“, — торопливо произнёс Цезарь. — Я спрашиваю, зачем тебе именно этот друг? Почему не дал ему умереть? Зачем притащил ко мне?»

«Потому что он не хотел. Потому что Фредди не умер в том вдребезги разбитом вертолёте, в котором я его нашёл. Потому что он хотел жить так сильно, что шесть часов дышал без рук и ног, с повреждённым спинным мозгом, плавая в луже собственной крови и блевотины. И я восхитился им настолько, что потребовал от тебя дать ему ещё один шанс».