Эдгар Пэнгборн - Дэйви

Таверна «Бык и оружие», в то время еще прекрасное кирпичное здание, существовала, по крайней мере, сто лет. Рассказывали, что вокруг нее, когда ее строили, было намного больше расчищенной земли, и отец старого Джона распродал большую ее часть с огромной выгодой, после того, как воздвигли новый частокол, чтобы приспособиться к расширению города, и стоимость земли возросла. В «Быке и оружии» наверху имелось не менее пятнадцати спальных номеров для постояльцев, не считая комнат для старого Джона с мадам и Эммии, где я оставил свое детство. Внизу располагалась грандиозная кухня с двумя кладовыми и прекрасным погребком, с баром, и огромной столовой с дубовыми угольно-черными балками и столами, свободно вмещавшими тридцать человек. Наверно, лучше всего я помню прохладный бар и произведение искусства над ним, настоящую картину, написанную вручную, переполненную людьми в странной одежде, некоторые оседлали железнодорожные поезда, толпы других ехали в автомобилях или разбрасывали бомбы, но все они собрались вокруг, поклоняясь ужасно громадной обнаженной фигуре с выпученными глазищами и громадной грудью, похожей на выступ под подбородком. Она сидела там, поджав ноги по-турецки, скаля свои огромные белые зубы, и ей поклонялись, — поэтому вы догадались, что это было изображение фестиваля св. Бра в Древнем Мире. На картине намалеван разрешающий церковный знак колеса, иначе старый Джон не мог бы демонстрировать ее. Церковь не возражает против произведений искусства такого толка в надлежащих местах, при условии, что картина приличная, благоговейная и разоблачает Древний Мир как переполненный, скабрезный притон.

Но в «Черном принце» в Восточном Перкенсвиле, черт возьми, единственной настенной фреской в столовой было пятно, размером с мою голову, на стене, где алебастр отпал и ни у кого никогда не было достаточно раствора, чтобы восстановить его. Я хочу сказать, единственная приличная фреска. У них имелись, конечно, другие виды картин в уборной во дворе. В одной нашей книге из Древнего Мира упоминаются некоторые подобные картины, найденные в раскопанных развалинах Помпеи: стиль нисколько не изменился.

Паломников было семеро, как обычно — думают, что число семь счастливое: у Авраама было семь апостолов — в неделе насчитывается семь дней — и так далее. К северу от моря Хадсона группы паломников часто направляются в места, менее святые, чем Нубер, — обычно это гробницы, отмечающие места, которые, как говорят, посетил Авраам и где он проповедал, и эти группы, особенно в Нуине, многочисленнее, часто оживленные и полны веселья. К ним присоединяются странствующие студенты, ради озорства и компании, и подобная толпа может, в самом деле, произвести радостную суматоху на дорогах. Группа в «Черном принце» была не такой — несомненно, на первом месте у них была религия, у всех, кроме Джерри, но по виду его родителей создавалось впечатление, что на него снизойдет хоть какая-то святость, когда они доберутся до Нубера. Другие паломники остались в моей памяти почти безликими — три женщины и один мужчина. Одна из женщин была молодой и довольно хорошенькой, но все, что всплывает в памяти, — это впечатление робости и слишком белое лицо; думаю, одна из двух старших женщин являлась ее матерью или тетей.

— Развалины, принадлежащие городу Древнего Мира, называвшемуся Олбани, которые мы видели несколько дней назад возле современного села с таким же названием, — сказал отец Фэй, — это последнее, что встретим на нашем пути в Нубер. — Он также хорошо справлялся с беконом, как на такого кроткого человека. — В этом регионе, который мы сейчас пересекаем, в древние языческие времена, говорят, в основном располагались фермерские хозяйства, поэтому нельзя ожидать никаких значительных памятников. — Баритон [70] Баритон — мужской голос, средний по регистру между тенором и басом. отца Фэя, низкий, плавный, удивительно сильный, побуждал меня думать о незагустевшем меде, капающем на сдобную булочку, и когда я взглянул снова, чтоб меня поимели, если они не ели булочек, настоящих кукурузных булочек, только что вынутых из печи, так как я видел поднимавшийся пар, когда Джерри разрезал булочку и шлепнул на нее масло. — По-настоящему гористая территория Кэтскил была оставлена в древние времена, как и теперь, более или менее в своем естественном состоянии.

— Я часто задаю себе вопрос, сэр, — сказал отец Джерри, — об источнике процветания Кэтскила. Трудно ожидать благосостояния в горной стране.

Сэм пробормотал мне:

— Леваннонец — замечаешь по акценту?

— Все богатство — от южных областей, — ответил отец Фэй. — Богатые фермерские земли, на юг от гор, повсюду, до устья великой реки Делавэр, которая, я думаю, представляет собой всю границу между Кэтскилом и Пенном… Меня мучит совесть. Боюсь, что я, возможно, забыл указать на некоторые поучительные особенности развалин Олбани, так как меня всегда глубоко трогает их печальное великолепие… — Джерри корчился от недовольства и наблюдал за мной как-то странно, широко раскрытыми глазами… — и также, конечно, величие древней разрушенной архитектуры, видимое при отливе… ах, а также при лунном свете!

— Мама, — позвал Джерри.

— К счастью, мы были там в время полнолуния. Часто чувствуется, как небесная сила направляет паломников.

— Мама!

— Эта дверь вон там… ты прекрасно знаешь…

— Нет, мне не хочется. Я хочу…

— Джерри, святой отец говорит.

— Все в порядке, мадам Джоунас, — сказал отец Фрэй с привычным терпением. — Что мальчик хочет?

— Мама, я не хочу булочку. — (Почему он должен хотеть?.. он уже съел две-одну, когда никто не смотрел, кроме меня). — Могу ли я отдать ее ему, вон там?

Буду проклят, если он имел в виду не меня. Я почувствовал, как мое лицо покраснело под цвет моих волос, но это прошло. Я почти понял, что маленький дьявол не был просто милостивым принцем, благосклонным к скромному подданному, на самом деле ему понравился мой вид и его тянуло ко мне одним из тех фантастических приливов детского чувства.

— Ну, — сказал отец Фэй, — мадам Джоунас, это начало расцвета, о котором я говорил, настоящего мэрканского духа. — И отец Фэй подмигнул мне беспомощно, открыто призывая сделать вид, что я согласен, тогда как Джерри выпадал из его системы.

Официальное признание его святости смутило Джерри и сильно ударило по его стилю, но, так или иначе, он принес булочку очень изящно, тогда как все собравшиеся уставились на нас. Всякий раз, когда просыпаешься на пастбище коров, обнаруживаешь, что животные, образовав вокруг тебя круг, стоят, посматривая и поглядывая, жуя и жуя, как будто ты напоминаешь им о чем-то, о чем они не могут себе представить, но они припомнят это через минуту. Я взял булочку и выразил огромную благодарность, и Джерри удалился, безмолвный, с сияющим лицом. Паломница, которая, я уверен, была чьей-то тетей, сказала: