Эдгар Пэнгборн - Дэйви

— Вот и вы, друзья, подойдите ближе! — Любой мужчина дал бы многое, чтобы обладать голосом, как у папы Рамли, громким, как церковный колокол, но он мог говорить и тихо, словно малыш, шепчущий в темноте. — Здесь сегодня будет счастливый день, который вы надолго запомните. Мне кажется, что вы прекрасные, понятливые люди, ответственные граждане, мужчины и женщины, которые в душе боятся божьего гнева и всегда молятся, и несут свою долю расходов. Вот что я скажу себе, когда бы я не подумал о Хамбер-тауне и добродетельном мэре Банвике, который предоставил нам эти прекрасные условия и так много сделал для нас, — нет, сэр, люди, бродячие комедианты не забудут этого, никогда не верьте, если услышите от кого-либо, что они забывают. Мою дружбу с вашим мэром Банвиком, и клубом прогресса, и женским мэрканским союзом трезвенников я собираюсь хранить в памяти всю жизнь. — Что касается Банвика, старый пердун, конечно, не был там в то утро, но многие из его жалких родственников, несомненно, присутствовали, не говоря уже о дамах… кроме того, папа Рамли всегда говорил, что если вы вознамерились целовать задницу, вы можете с таким же успехом целовать ее хорошо. — Теперь, друзья, вы должны увидеть, что наш мир — это юдоль слез и печалей. О, господи, господи, неужели ты ниспошлешь смерть на его честных попечителей, которые денно и нощно вдохновлены и топают туда и сюда среди нас?.. да, джентльмены, внемлите! Ну, среди них мог бы оказаться не один из вас, кроме детей, боже, благослови их, и, может, даже некоторые из тех, кого раньше не отнял зловещий жнец. А болезнь — да, я намерен говорить вам об обычных печалях, которые должны прийти ко всем и к каждому. Это не выдумки — теперь подойдите немного ближе, давайте — о, нет, никто не выдумывает рассказов о них, ни печальных песен, но я говорю вам, что человек, умерший от болезней, он погиб, люди, конечно, так же, как и герой, принявший смерть за свою возлюбленную отчизну, аминь, это, действительно, так.

Он дал им время, чтобы они оглянулись вокруг, друг на друга, мудрые, и серьезные, и согласные, что так и было.

— Друзья, я скажу вам, что, действительно, есть некоторые страдания, которые никогда не могут быть излечены, кроме как рукой вечно любимого бога перед лицом времени, который излечивает удары судьбы и высушивает слезы утомленного страданием, и осторожно направляет нас, и позволяет траве зеленеть вон там, и ведет к избавлению от этих многочисленных ран. Но относительно тягот обычных болезней — ну, так вот, друзья, у меня есть сообщение для вас.

Сорок семь лет назад, в небольшом селе в горах Вэрманта, зеленых и далеких отсюда, жила женщина, простая, скромная, богобоязненная, мягкая, какой могла бы быть любая из прекрасных спутниц и помощниц, которых я вижу перед собой в этот момент в этом красивом городе, — где, я должен признать, что еще не видел представительницы слабого пола, которая не была прекрасна на вид. — (Там были только две миловидные женщины на всем обширном участке, и я сидел между ними.) — Это, действительно, так, никакой лести, внемлите, джентльмены! Ну, эта кроткая женщина в Вэрманте, о которой я говорю, утратила своего добродетельного мужа в зрелом возрасте, и, после этого, посвятила оставшуюся долгую и благословенную жизнь излечиванию больных. Даже имя ее было скромным. Ее звали Эванджелин Аманда Спинктон, и я хочу, чтобы вы запомнили это имя, так как это имя вы станете благословлять с каждым вашим вдохом. Кое-кто утверждает, и я верю этому, что в жилах Матери Спинктон — ах, да, именно так ее называет теперь благодарный мир! — течет таинственная кровь индейцев Древнего Мира. Это возможно, но, вне всякого сомнения, что славные ангелы господа направляли ее в длящихся всю жизнь усилиях, в ее поисках этих целебных экстрактов, которые господь, в его безграничной мудрости и сострадании, незаметно поместил меж простых трав, произрастающих в шелестящих листвой лесах, или в согреваемых ласковым солнцем полях, или вдоль тихо журчащих ручьев…

Как бы то ни было, его слова дают вам представление о стиле. Папа никогда еще не позволял никому обращаться с речью за Мать Спинктон, даже если он лежал больной в кровати и ему было очень плохо, он, бывало, вставал из нее, чтобы позаботиться об этом. Он заявлял, что почитает ее слишком сильно, чтобы позволить любому простому ничтожному безмозглому помощнику положить смертную руку на ее священную кожу. Он также заявлял, что мог чувствовать пристрастие толпы особым умением, которым никто другой не обладал — кроме, конечно, его дедушки, умершего сорок лет назад — и это умение всегда сразу же подсказывало ему, говорить ли о тихом журчании ручьев, или о мрачном безмолвии пещер. Любое из них могло действовать хорошо — о, конечно, оно должно действовать, бывало говаривал он и сплевывал через подножку между мулами, когда он правил ими, что очень любил делать, — оно должно действовать, но простаки тихого журчания ручьев — обычного типа, а простаки мрачного безмолвия пещер — иного, и в этом все дело, и настоящий артист отличается способностью подметить это различие и, соответственно, отрегулировать свою речь. Длинный Том Блэйн привык спорить с ним об этом, когда погода была хорошей, — Том говорил, что простаки есть простаки, вот и все.

Папа Рамли продолжал нести вздор, не совсем утверждая, что бог и Авраам и все ангелы действовали вместе, показывая кроткой Матери Спинктон, как создавать ее Домашнее Лекарство, Единственное Эффективное Средство для всех жалующихся на недомогание смертных, будь-то человек или животное, — но собравшиеся были вроде бы, оставшимися на музыкальные упражнения — он созвал их, потому что не мог вынести, делая намного больше того, что музыканты назвали бы разучиванием гаммы или музыкальными упражнениями, — он созвал их, ибо не мог вынести того, чтобы позволить любой толпе в любое время уйти от него, не всучив ей чего-нибудь. Еще через пять-десять минут, рассказав о характере и биографии Матери Спинктон, он принялся анализировать дюжину или более болезней и говорил о них так заботливо, обнадеживающе и ужасающе — черт подери, никто не смог бы превзойти его в этом; он нашел бы в вас так много простейших болячек [78] Выходи завтракать. Н. и Д. , во всем вашем теле, что вы просто не смогли бы уделить им столько времени, чтобы не умереть от половины из них. Он как всегда, завершил свою речь кучей вдов и сирот, собравшихся у могилы, и что Мать Спинктон могла бы предотвратить такое развитие событий, если бы они только знали — подходите по одному, подходите все! Ну, для этого требовалось особое усилие — «Мать» стоила целый доллар за бутылку. Но продали ли ее?

Да.

Трезво рассуждая, эта «Мать» в самом деле, была лекарством из ряда вон и я, конечно, знаю об этом, так как папа верил в нее сам или, казалось, что верил, и не проявлял к нам большего милосердия, чем к публике. Если ты заболевал или признавался в этом, ты выпивал «Мать Спинктон» или же нарывался на неудовольствие папы и мы очень сильно любили его за это.