Константин Костин - Немного мечты

Мюрелло выглядел как человек, с трудом удерживающийся от зевка. Сам виноват: мог бы рассказать ей об этом треклятом газе в двух словах. Мюрелло же отперся, сказав, что он не химик, зато случайно услышавший вопрос Кристины старичок профессорского вида – по крайней мере седая козлиная бородка выглядела очень профессорской – решил рассказать «любознательному молодому человеку» об истории дирижаблестроения Ларса от древнейших времен и до наших дней.

- …данное изобретение позволило ему войти в состав Совета Мудрейших с полным на то правом…

Так, стоп. Она, насколько она помнила слова покойного доктора, и так имеет право на вхождение в Совет с забавным названием по достижению двадцатипятилетия, как единственная наследница своей семьи. Теперь же выясняется, что для вхождения в Совет нужно еще какое-то изобретение. Или это – для вхождения «с полным правом»? Типа, без изобретения – получи совещательный голос в зубы и не отсвечивай?

Спрашивать Кристина не стала – вдруг это все знают, и она глупо спалится со странными вопросами. Но Мюрелло придется много говорить, как только она доберется до фамильного особняка в столице…

Еще одним плюсом в пользу дирижабля помимо невозможности его захвата – воздушные пираты а-ля Дон Карнаж здесь пока неизвестны – была скорость. Полтора часа – и они на месте. И уже почти полчаса из этих полутора они «с интересом» слушают лекцию.

Впрочем, ничего интересного в окно она и не увидела. Зеленые поля, поля, поля, опять поля… Река, дорога, поля, поля, лесок, поля… Единственное более-менее интересное – огромная конструкция, медленно ползущая по одному из полей. Поначалу она вообще приняла ее за элеватор, из-за торчащих в стороны решетчатых ферм, по которым могло подаваться зерно – из-за них конструкция напоминала жирного паука - но потом заметила колеса, и то, что это сооружение все-таки ползет по полю. Травоуборочный комбайн, как пояснил шепотом Мюрелло. Честно говоря, намного понятнее не стало, но к ее текущим проблемам эта вещь точно отношения не имеет, так что нет смысла и разбираться.

- А вот и столица! – обрадованно – несколько нарочито обрадованно – сообщил Мюрелло, бросив взгляд в окно.

Столица? Рановато, вроде бы, до нее еще около получаса полета, не меньше…

Кристина взглянула в окно – и увидела столицу. Лететь до нее может и полчаса, но уже сейчас она была видна во всей своей красе.

Она выглядела… великолепно.

Мэлия, столица здешнего государства, раскинулась огромным разноцветным ярким пятном насколько хватало глаз. Собственно, если быть совсем уж честным, яркой и разноцветной она была наполовину, на ту половину, над которой сейчас проплывал дирижабль. Другая половина, отделенная широкой голубой лентой реки, выглядела несколько тусклее, серее, темнее – нет зелени, серо-буро-коричневые крыши, множество рыжих, серых, дымных хвостов из труб, как будто заречная половина столицы заселена котами, поднявшими свои хвосты в небо.

Промышленная зона, к гадалке не ходи…

Зато та половину, которую сейчас могла во всей красе наблюдать Кристина, приникшая к окну дирижабля, заставляла вспомнить – вернее, перефразировать – известное выражение «Увидеть Мэлию и умереть».

Она оглянулась, посмотрев на Мюрелло, и тот без слов все понял, притиснулся поближе и тихонько шептал ей в ухо, рассказывая о том, что они видят. Со стороны, наверное, они смотрелись очень романтично, но оба понимали, что причина этой «романтики» - в том, что не надо привлекать к себе излишнего внимания. Да, провинциальная девушка – а она в одежде, отжатой у старого лодочника, именно так и выглядит – может во время полета, скажем, над Москвой, спрашивать о том, что они видят, но если хоть сто раз провинциалка начнет интересоваться, что это за башенка с часами и зачем построили это забавную пирамидку на площади, то это будет необычно, запоминающимся, подозрительным. А когда она вернет себе облик столичной девицы Кармин Эллинэ – такие вопросы и вовсе станут невозможными.

Так что – краткий обзор достопримечательностей столицы в исполнении Мюрелло, пока есть возможность.

А посмотреть тут было на что…

Одним из первых, да что там – самым первым, что бросалось в глаза в панораме Мэлии – две тянущиеся к небу башни, тонкие, ажурные, немного напоминающие башню Шухова, но гораздо более изящные и высокие. Наверняка они являлись символом города, как Эйфелева башня – символом Парижа или статуя Свободы –Нью-Йорка. Как рассказал Мюрелло, назывались они Сестры – хорошо хоть не башни-близнецы, подумала Кристина – и были построены не так уж и давно, лет так двадцать назад, для проводимой раз в пять лет Международной выставки, на которую съезжаются со всех концов мира хвастаться своими достижениями. Этакая ВДНХ для тщеславных. Впрочем, по словам телохранителя, Сестры нравятся далеко не всем и многие считают, что они безнадежно испортили красоты столицы, сделав ее из благородной красавицы – вульгарной девицей, задравшей к небу ноги. Кристина хихикнула, потому что именно такая ассоциация у нее и возникла. Ассоциация с лежащей на спине девицей усугублялась еще больше тем, что с дирижабля была видна зеленая площадь, раскинувшаяся полукругом у подножия башен и напоминавшая короткую зеленую юбку, съехавшую вниз, когда девица задрала ноги.

Кстати, изумрудная и мирная площадь носила совершенно не мирное название Поле Крови. Потому что когда-то давным-давно в старину на ней проходили военные парады. Тогда на ней газонов еще не было, зато была брусчатка из кроваво-красного гранита.

На глаза Кристины попалось высокое, возносящееся вверх здание-шпиль, удивительно походившее на какой-то волшебный сказочный замок. Видимо потому, что стены были покрыты множеством узких стрельчатых окон, перемежающихся узкими нишами, в которых стояли, глядя вниз, на город, множество статуй. Вот это был бесспорный и всеми признаваемый символ города – Собор Мэлии, названный не в честь города, а в честь его небесной покровительницы.

А вот внизу раскинулся полукругом огромный дворец, перед которым искрится хрустальной пирамидкой фонтан. Это вам не как-либо что и даже не что-либо как, а Дворец Мудрейших, он же – неофициальное правительство Ларса. Официальное правительство тут тоже есть… где-то затерялось, в рядах однообразных зданий, выстроившихся вдоль широкой улицы, окаймленной зелеными полосами бульваров. Улица идет вдоль всего города, от башен Сестер до пока не увиденной Площади Милосердия. Называется она, внезапно – Проспект Блаженства. Почему блаженства и кто на ней блаженствует – Мюрелло не знал.

Блестел на солнце золотой купол Дворца Всех Войн. Дворец был задуман когда-то как огромный пансионат, в котором жили бы инвалиды всех войн, которые ведет Ларс. Но потом, похоже, кто-то решил, что такая роскошь – слишком жирно для каких-то там «косматых» (как называли солдат за то, что в походах им стричься и бриться было особо некогда) и теперь в нем – музей. Как следует из названия – всех войн. То есть в нем хранились все трофеи, все образцы оружия, и многое другое, имеющее отношение к войнам Ларса.