Кэтрин Эддисон - Гоблин – император

Немран, которая явно не желала разговаривать с ним в любом случае, не извинившись, сосредоточила все свое внимание на своем втором партнере, немолодом, но остроумном Свидетеле Справедливости. Дешехар, будучи или лучше воспитанным или более чувствительным к последствиям императорской немилости, предпринял несколько попыток. У него достало такта держаться подальше от политики, но, так как он сделал ставку на литературные новинки, по большей части запрещенные Сетерисом или попросту не достигавшие скудной библиотеки Эдономеи, эти попытки не увенчались успехом и оставили у Майи неприятное чувство собственной невоспитанности и ограниченности. Поэтому для него было большим облегчением встать из-за стола и еще б ольшим обнаружить, что его уже ждет Наревис с дружелюбной улыбкой и готовностью принять на себя все тяготы по поддержанию беседы.

Майя не мог сказать, было ли это преднамеренно или нет, но в потоке, казалось бы, бесхитростной болтовни Наревис умудрился предоставить ему большое количество полезной информации. Он узнал об Опере Чжао, «старейшей в Эльфланде, знаете ли, ни один композитор не будет признан без премьеры там»; а потом Наревис перешел к теме сопрано, которая должна была петь сегодня вечером, словно в порыве восторга совсем забыл о своем собеседнике.

Ее звали Недао Вечин. Она была самой молодой примой-сопрано в истории оперы Чжао, и сила ее голоса была не просто замечательной, но, как говорили некоторые, просто божественной. Она была красива, умна и, хотя происходила не из благородной семьи, ее речь и манеры были признаны безупречными.

— Вы никогда не видели подобной женщины, Ваше Высочество, — заявил Наревис, и Майя не стал объяснять ему, как мало значит такой комплимент.

Покои лорда-канцлера, конечно, не идущие ни в какое сравнение по размеру и величию с Алсетмеретом, тем не менее были просторными и прекрасно обставленными. Внимательный взгляд Майи, привыкший к потертой полунищете Исварое и Эдономеи, не мог не отметить, что богатством здесь пользовались рачительно, но не скупясь. Он поинтересовался про себя, что же является источником благосостояния Дома Чавада, и сделал мысленную пометку спросить об этом позже у Цевета. Предусматривает ли какое-либо вознаграждение должность лорда-канцлера? Еще один пункт в списке вещей, ему пока неизвестных.

В салоне толпилось множество ярко одетых придворных. Срок официального траура уже закончился, и те, кто продолжал носить черное, подобно Ведеро, делали это, потому что чувствовали некоторую личную связь с умершими. Сам Майя, разрываясь между честностью и тактом, носил черные украшения, но в одежде вернулся к императорскому белому цвету. Он был уверен, что, отказываясь демонстрировать горе, которого на самом деле не чувствовал, обидел многих, но все же не хотел оскорблять ложью ни себя, ни мать, по которой ему не разрешили носить траур только из-за того, что Сетерис счел это неприличным. Но он еще замечал осуждение в глазах придворных.

Наревис, дружелюбно суетясь, расчистил путь Майе и его нохэчареям к императорскому креслу. Блестящая гладь пола, отделяющая его от благопристойных рядов стульев остальной части зала, показалась Майе почти непреодолимой преградой. Даже здесь он вынужден был оставаться Императором.

А что бы ты хотел, спросил он себя. Сидеть и кукситься в одиночестве в своей башне? Ему стало заметно легче от возможности посмеяться над собственным недовольством.

Прибытие Императора послужило сигналом для начала развлечений. Придворные расположились на стульях, а сопрано покинула общество любовавшихся ею мужчин и прошла к предназначенному для нее месту между двух высоких канделябров. Майя был поражен в самое сердце еще до того, как она успела издать хоть звук.

Недао Вечин была не просто красива. Изящная, тонкая с необыкновенными глазами цвета бледно-зеленого нефрита, она была изысканна, как фарфоровая статуэтка. Одетая с элегантной простотой в платье насыщенного розового цвета с прямым длинным шлейфом, она разительно отличалась от большинства придворных дам. Ее лунные волосы были скреплены черепаховыми гребнями и узкими розовыми ленточками, а единственным украшением сверкали в мочках ушей маленькие золотые колечки. Она не смогла бы произвести более ошеломляющего впечатления, даже будучи усыпанной рубинами с головы до ног.

Майя догадался, что она всего на три или четыре года старше него самого, и поразился ее самообладанию. Одной-единственной сияющей улыбкой она овладела вниманием аудитории и без каких-либо предварительных ухищрений начала петь.

Ее голос был богатым и чистым, удивительно чистым. Лучшей певицей, которую слышал Майя до сих пор, была дочка кухарки, и сила голоса Мин Вечин сразу указала ему на разницу между девушкой, сладко мяукавшей старинные баллады, и настоящей оперной дивой. Озноб пробежал у него вдоль позвоночника, и он почти перестал дышать, опасаясь разрушить красоту, парящую в воздухе.

Он не мог знать ни одну из мелодий, и не догадывался, фрагменты каких опер были исполнены. Но это не имело значения; он слушал Мин Вечин и чувствовал себя почти летящим на крыльях ее голоса. Когда она закончила, ему потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями и понять, что он должен что-то сделать. Пауза затягивалась, уши придворных были насторожены в его сторону, лицо Мин Вечин слегка порозовело, и что-то промелькнуло в глубине ее глаз. Неужели страх?

— Аплодируйте, Ваше Высочество, — быстро пробормотал Телимеж, и с чувством облегчения и смущения Майя горячо захлопал в ладоши.

Придворные сразу же присоединились к аплодисментам, а Мин Вечин глубоко присела перед Императором, прежде чем сделать реверанс остальной публике.

Он должен был подняться, чтобы освободить придворных от условностей этикета, но когда они начали смеяться и болтать между собой, Майя остался стоять на месте, размышляя, что все рассказы об Императорах, под маской гуляющих среди своих подданных, несут в себе больший смысл, чем он мог вообразить в своей ветхой спальне в Эдономее. Он оглядел толпу, с энтузиазмом обсуждающую достоинства Мин Вечин, и пожалел, что не может запросто подойти и присоединиться к общей беседе. Он всем сердцем сожалел, что отец не счел нужным допустить его ко двору или хотя бы поселить в одном из провинциальных городов, где он мог бы научиться вести себя в обществе. Тогда ему не пришлось бы стоять сейчас посреди толпы беззаботных людей, парализованному сознанием собственного невежества и необразованности.

Я должен уйти, подумал он, и уже готов был дать знак нохэчареям, когда увидел, как сквозь толпу к нему решительно пробирается Наревис, а за ним, легко, как солнечный зайчик, скользит Мин Вечин.