Ник Перумов - За краем мира

Она не боялась в железной утробе бронепоезда, будучи окружена трубами, цилиндрами, патрубками и золотниками. Машины были её стихией, её друзьями; здесь же, на спине вермедведя, медведя — оборотня, Молли чувствовала, что мир, знакомый ей, распадается на мелкие кусочки.

Магия. Магия везде. Магия в крови. Магия у всех. У всех! Как такое возможно?

Медведь и волк мчались по узкой заснеженной тропе, и Молли, приглядевшись, поняла, что снег здесь был не столь глубокий, как вокруг вековых сосен по сторонам. Кто разгребал, кто расчищал здесь путь, в глухих лесах?!

Да и есть ли в этой глуши широкие, наезженные дороги? Есть ли города?

И как вообще Rooskies здесь живут?

Молли с удивлением осознала, что никогда раньше не задавалась этим вопросом.

Сперва она думала, что они направятся прямо на север, вверх по склону, к перевалам, однако Всеслав и Таньша уверенно держали курс на восток, к морю, оставляя горные кряжи Карн Дреда по левую руку.

Куда они направляются? Или… Молли напрягла память, стараясь вспомнить уроки географии. Карн Дред тянулся почти строго с запада на восток, упираясь и Норд-Гвейлиг и сворачивая на север так, что морские полны бились в неприступные стены скал с редкими — редкими бухтами.

С южных склонов хребта стекали многочисленные ру чьии речки, притоки реки Мьёр, в устье которой и раскинулся Норд-Йорк. Если же двинуться от города на северо- северо — запад, там будет самый старый из обнаруженных Королевством путей за перевалы; вдоль него армия Её Величества продвинулась на север дальше всего.

Неужели Волка и Всеслав собираются тащить её этой дорогой, недоумевала Молли. Но там опасно; опасно для и их для всех. Там укреплённые посты, туда уже давно протянуты рельсы, и патрульные бронепоезда — братья — близнецы "Кастор" и "Поллукс" — курсируют на постоянном дежурстве.

Она попыталась дотянуться до Всеслава мысленно, подобно тому, как говорила с Седой, — безуспешно. Медведь продолжал свой бег, ловко ныряя в щели, казавшиеся норами в сплошной стене сплетшихся и заснеженных ветвей.

Они пустились в путь на рассвете; за короткий зимний день оборотни оставили позади самое меньшее три десятка миль. Ягодицы у Молли превратились в сплошную боль, пыли спина, шея и плечи, и в конце она чуть не плакала от усталости.

Солнце уже клонилось к закату, но света ещё вполне хватало, когда они вдруг остановились так резко, что Молли едва не вылетела из седла.

— А? Что такое? Мы… приехали?

Волка коротко рыкнула, мотнула головой. Слезай, дескать.

Кошка Ди, смирнёхонько просидевшая всю дорогу, ловко выпрыгнула у хозяйки из — за пазухи и мигом исчезла из виду — надо полагать, отправилась на охоту, ничуть не смущаясь, что вместо подвалов и погребов Норд-Йорка вокруг расстилается заснеженный зимний лес.

На негнущихся затёкших ногах Молли едва сумела сделать пару — тройку неуверенных шагов. Всё болело так, что хотелось просто рухнуть носом в снег и разреветься.

Медведь осторожно подтолкнул её вперёд.

— Куда? Туда? Мне туда? — только и смогла пролепетать она.

Оборотни остановились на самом краю леса. Перед Молли лежало обширное открытое пространство, широкий круг, самое меньшее мили две в поперечнике.

И — на нём не было снега.

Совсем. Ни снежинки. Словно кто — то заботливо сдувал наметаемое метелями, набрасываемое буранами, сеемое проходящими тучами.

Может быть, конечно, под землёй здесь таилось тепло, не уходившее даже в лютую зиму. Да, да, конечно, подземное тепло, что же ещё? Смешно и думать, что может сыскаться какая — то иная причина…

Молли беспомощно оглянулась. Дианы видно не было, зато волк и медведь застыли, лапы упёрты в землю, мускулы напряжены, словно в готовности к немедленному прыжку. И Волка, и Всеслав смотрели ей прямо в глаза.

Иди и смотри, говорили их взгляды, суровые и резкие, словно сама зима.

Иди и смотри.

Но на что тут смо…

Молли послушно повернулась к чистому пространству.

Нет, оно не было чистым.

Отнюдь.

К ярко — синему холодному небу зимы тянулись десятки, много десятков белых… столбов, что ли? Правда, белизну их во множестве мест пачкала копоть.

Молли невольно шагнула вперёд, приглядываясь.

И вдруг поняла.

Белые закопчённые столбы были печными трубами. А на голой коричнево — чёрной земле вокруг каждой угадывались венцы из почти дотла сгоревших брёвен.

Огонь умер здесь давным — давно, однако земля так и не ожила, убитая чем — то посильнее простого пламени.

Молли сделала шаг, другой. Снег кончился, сапог её ступил на землю; здесь, подле самого лесного предела, её покрывал густой слой опавшей хвои.

Шаг, другой, третий.

Звери оставались сзади, но взгляды их словно жгли Молли спину.

Иди и смотри.

Она пошла, замирая, стараясь не смотреть на закопчённые трубы, что тянулись из — под земли, словно пальцы мертвецов.

Всеслав и Таньша доставили её к самому узкому месту, где до торчащих труб от края леса было ближе всего.

Под ногами сухо хрустела земля, рассыпались пыльные комочки. Как такое возможно посреди зимы?! Почему здесь нет снега, почему он не укроет это… это… этот ужас?

На земле ничего не росло. Она была совершенно нага. Ни тебе сухих стеблей, ни нанесённых ветром листьев, вообще ничего. Словно на ней ни весной, ни летом ничего не зеленело, чтобы отмереть осенью, отмереть, чтобы дать жизнь новому.

Зима сменялась весной, но жизнь сюда не возвращалась.

Молли шла — теперь она понимала, что идёт через убитое раз и навсегда поле.

К тому, что когда — то было деревней.

Деревней, от которой остались лишь закопчённые печные трубы.

Я не хочу, я не желаю этого видеть! Я же ничего про это не знаю! Я не виновата! Зачем вы притащили меня сюда?!

Иди и смотри, велели взгляды медведя и волка.

"Какое мне до этого дело?! — хотелось завопить Молли. — Я никого не убивала! Ничего не сжигала! Я вообще это впервые вижу!"

Иди и смотри.

Она оглянулась — медведь и волк угрожающе нагнули головы, глядя исподлобья. Взоры эти не предвещали ослушнице ничего хорошего.

…Вскоре она добралась до края селения. Здесь земля под её ногами обратилась в сплошной чёрный камень, она словно спеклась от нестерпимого жара, навек изгнавшего из неё все следы жизни.

Торчит труба, раскинулись вокруг неё давно остывшие головни, уголья, остатки нижних венцов. Ветер, дожди и снега давно должны были бы размыть тут всё, но останков дома ничто не коснулось.

Молли медленно шла по улице, угадывая в чёрных росчерках на земле калитки и изгороди, заборы и ворота, основания домов, сараев, амбаров и хлевов. Всё сожжено в золу, и сама зола сожжена вторично.

Безжизненная чёрная поверхность — не почва даже — слегка скрипела под подошвами, и Молли казалось, что от неё поднимается кисловатый запах застарелой гари. Запах, который всегда и везде сопровождает большую беду…