Уильям Александер - Секреты гоблинов

Он глубоко вздохнул и направился к лестнице.

— Доброе утро, Роуни, — сказала Семела, не успел он сделать несколько шагов.

Роуни подпрыгнул:

— Доброе, — сказал он, волнуясь и чувствуя себя виноватым.

Семела не выглядела так, как будто она только что спала. Она подняла с пола маску и грустно ее осмотрела:

— Повсюду трещины, — сказала она. — Не очень-то хороший знак — то, что она сломалась. Мы вырезали ее из куска ольхи, добровольно отданного живым деревом. Делать маски лучше всего из кипариса, но ольха тоже хорошо подходит, а еще она — очень хороший материал для лодок и мостов. Мост Скрипачей сделан из камня, но его скелет — ольха.

Роуни потянулся к разбитой маске. Семела протянула ее ему. Сначала лицо выглядело просто: ни украшений, ни эмоций, но потом он повернул ее и увидел улыбку, а повернув еще, он обнаружил, что она глядит на него, задумчиво нахмурившись. Глаза тоже менялись. И снизу казались закрытыми.

— Чья это маска? — спросил он.

— Это Неизмененный ребенок, — сказала Семела, — хотя падение изменило его. По традиции, это самая первая маска, которую пытается сделать мастер-новичок, и самая последняя, которая ему удастся.

— Но вы начали не с нее, — вспомнил Роуни.

— Нет, — сказала Семела. — Я начала с реки и высекла ее из камня. — Я немного старше большинства традиций.

Роуни отдал ей Неизмененного ребенка:

— Мне очень жаль, что она разбита, — сказал он.

— В этом нет твоей вины, — ответила она. — Я серьезно, да.

— Спасибо, — сказал Роуни. — Но я все еще могу все исправить. Мне кажется, я могу помочь найти моего брата или по крайней мере получить о нем кое-какие сведения.

Семела кивнула:

— Позаботься о лисе. Она очень старая.

— Хорошо, — обещал Роуни и застыдился, что спрятал лису под курткой. — Пожелайте мне удачи.

— Разбей лицо, — искренне и тепло сказала Семела. — Это пожелание удачи, — добавила она. — Не помню уж, почему, но это так. — Она бросила еще один печальный взгляд на разбитое лицо в своих ладонях.

— А, — сказал Роуни. — Хорошо.

Снаружи то начинался, то прекращался дождь. Солнце выглядывало из-за облаков, как будто стесняясь. Потом оно снова пряталось, и снова шел дождь. Все обычные прохожие опустили головы вниз. Звери и люди, механические и нет, видели перед собой только собственные ноги. Они не обращали внимания на мальчика, который вышел из переулка и поднялся по каменным ступеням Часовой башни.

На ржавых цепях сидел единственный голубь. Роуни надеялся, что он найдет его здесь. Птица клевала цепи с тихим стуком. Она выглядела растерянной. Она как будто не понимала, куда исчез мешочек-проклятие.

— Я взял его, — сказал птице Роуни. — Я снял его. Скажи Башке, если в твоей голове есть ее частичка. Скажи ей, что я снял ее проклятие, и скажи ей еще кое-что.

Птица расправила крылья и спрятала клюв под одно из них. Она вела себя так, как будто не замечала Роуни и не собиралась обращать на него внимания.

— В нем нет ни кусочка Башки, — сказала Вэсс сзади. — Вместо этого в нем кусочек меня.

Роуни обернулся. Он встал, как великан, и остался стоять. Помогало то, что он стоял на ступеньке, немного выше Вэсс. Их глаза были на одном уровне.

— Ты снял ее проклятие? — спросила она, уставившись на него. — Она сделает из твоей кожи и костей птичью клетку и будет держать в тебе только самых уродливых птиц. И она никогда не будет чистить клетку.

Роуни проигнорировал ее прогноз:

— У меня есть послание для Башки, — сказал он. — Ты можешь доставить его — лично ли, или через птиц, или что ты там используешь для доставки сообщений.

Вэсс едва не рассмеялась:

— Каково ваше сообщение, господин? — сказала она, насмехаясь.

Роуни стоял, как великан. Он стоял, как Роуэн. Он не обижался. Вэсс могла смеяться, сколько ее душе угодно, его это не заденет. Не очень сильно.

— Скажи ей, чтобы встретилась со мной на Южнобережном вокзале. — Станция могла находиться на южном берегу, но было ощущение, что она на северном. Она подчинялась другим правилам. На вокзале она может оказаться вне своей стихии — менее сильной, менее пугающей.

Вэсс увидела, что Роуни не шутит, и часть насмешки исчезла из ее голоса:

— Когда? — спросила она.

— Сейчас, — сказал Роуни. — Я направляюсь туда. Я встречусь с ней там. — Он все еще не знал, куда Башка передвинула жилище, но ему не нужно было знать. Вместо этого Башка сама к нему придет.

Вэсс внимательно осмотрела Роуни. Что-то повернулось в ее голове. Она кивнула и заговорила с чем-то, отдаленно напоминающим уважение:

— Я передам твое послание.

— Спасибо, — сказал Роуни. Он развернулся и спустился по лестнице.

Вэсс сказала ему в спину:

— Она не любит лишаться того, что считает своим. Ты это знаешь. Она не позволит тебе снова от нее убежать.

— Пусть попытается, — сказал Роуни, едва не засмеявшись. Он вспомнил, как чувствовал себя, творя магию маски на Плавучем рынке. Он сказал болвашкам, что они его не поймают, и это стало правдой. Лиса все еще была при нем. Он все еще может избежать поимки.

Роуни перешел мост. Он прошел мимо соревнующихся скрипачей, вступил на южный берег и вдохнул его пыль. Он прошел сквозь музыку двух скрипок. Никто из них еще не выиграл соревнования.

Он прошел мимо марширующих стражников. Было странно видеть столько их на южном берегу. Здесь они двигались медленно, часто останавливаясь и меняя направление. Всем было известно, что стража ненавидела южнобережье — все южнобережье — с его кривыми, вьющимися улочками и необычными углами. Гораздо больше по вкусу им были улицы северного берега, по которым они всегда могли передвигаться быстро.

В отличие от стражи, Роуни понимал эти улицы. Подошвы его ног говорили на их языке. Он мог быстро перемещаться по южному берегу.

Он прошел мимо кучи голубей. Птицы смотрели на него искоса, и он кивал каждой.

— На вокзале, — повторил он. — Скажите ей, что мы встретимся там.

Птицы загалдели и захлопали крыльями. Роуни подумал, что они услышали и поняли его, но он не мог быть в этом уверен, поэтому говорил все то же самое каждой встреченной птице. «Вокзал. Скажите. Скажите Башке».

Роуни подошел к старым воротам станции и проскользнул между прутьями. Он вошел внутрь, как будто знал, куда идет, как будто имел право бродить здесь, как будто его должны были бояться. Он почти верил, что это правда.

Южнобережный вокзал был пуст, если не считать голубей и Роуни. Пыльный солнечный свет пятнами проникал сквозь стекло потолка. Он скользил по блестящим задам брошенных вагонов и падал на завитушки кованых скамеек. Голуби снимались с висящих часов и бесшумно летали кругами в пыльном свете.

— Башка! — крикнул Роуни огромному пыльному пространству. — У меня есть, что тебе сказать! Приди и выслушай!