Юрий Грост - Нибиру

Мышцы затекли, но я заставил себя поднялся. Кряхтя, я перешёл в сидячее положение и огляделся. Нас поместили в коробку с чёрными стенами, шириной не больше двух метров, зато высокую. Под потолком из отверстий тускло струился белый свет

… шлёп-шлёп-шлёп…

Я потрогал скамейку, на которой лежал. Толстая. Тёплый чёрный металл.

На мне оставались трусы и майка. Значит, они стянули с нас скафандры и спецкостюмы, оставив нас лишь в нижнем белье. На шее болтались вязаные жёлуди. Украшения они тоже оставили.

– Ты видел их? – спросил я Нильса, чья скамейка стояла с моей буквой Г.

Мальчик замотал головой и принялся грызть ногти. Его взгляд нервно шарил по нашей камере, и мне стало жаль сына, но я пока не мог его утешить, сам боролся с головокружением и пытался привести мысли в порядок.

Кашлянул.

Справа в груди опять что-то закололо. Я оттянул майку и заглянул внутрь. К ткани прилипло семечко ясеня. В нашем блоке он как раз облетал, вот, видимо, и забрался под шумок мне под майку, пока я гулял по ферме.

Вытащив влажную от пота крылатку, я хотел было отшвырнуть её, но на секунду помедлил. Мы, наше нижнее бельё, вязаные жёлуди жены и это семя – единственное, что осталось от всей моей планеты, поэтому я осторожно вкрутил крылатку в один из жёлудей.

– Я сначала перепугался, что ты умер, – сипло выдавил Нильс.

Я усмехнулся. Мой сын боялся за мою жизнь сильнее, чем я.

– Почему они не стали нас убивать? – спросил мальчик.

Я лишь покачал головой и обвёл взглядом комнату, пытаясь найти дверь, но таковой не оказалось.

– Ответ один. Мы для чего-то им нужны, – сказал я, и снова содрогнулся от неприятной мысли об опытах над нашими телами.

– Как думаешь, они мирно настроены? – спросил Нильс.

Я многозначительно посмотрел на него, и мальчик всё понял, отчего его нога заходила ходуном, а зубы принялись терзать ногти с новой силой. Он посмотрел в никуда. Если б эти гуманоиды были мирно настроены, они бы не стали уничтожать целую планету.

– Но с другой стороны, если б они хотели всех замочить, они б и нас тогда прибили, – словно в продолжение рассуждал Нильс.

Ты забываешь про опыты, – подумал я, но промолчал.

– Догадываешься, где мы? – спросил мальчик.

– Ни малейшего представления не имею, – отвечаю.

– Самое ироничное, что мы, скорее всего, в солнечной системе, – сказал Нильс.

Я нахмурился.

– С чего ты взял?

– С тех пор, как корабль взлетел, мы ни разу не были во тьме. В иллюминаторы всегда бил свет. Значит, это солнце.

Я на секунду задумался. Недаром говорят, что нынешнее поколение гораздо умнее и находчивее нас. Когда мне было двенадцать, я растил кабачки на бабушкином огороде, читал Гарри Поттера и думал, что сладкая вата состоит из настоящей ваты с добавлением сахара.

– Впрочем, – я пожал плечами. – Мы не знаем технологии этих существ. Быть может, они перенесли нас в другую галактику каким-нибудь специальным суперпрыжком. Как в тех фантастических фильмах.

Нильс засопел, задавшись целью вырвать зубами ноготь с корнем. Он отрицательно замычал.

– Нет, и всё-таки, я думаю, мы бы что-нибудь увидели. Какую-нибудь смену света. Если б коридор светился, свет появился бы отовсюду, но лучи всегда падали слева.

Я вздохнул. Мне нравилось, что юный Шерлок Холмс не унимался. Пока мальчик думает и строит догадки, в нём – в отличие от меня – живёт жажда жизни.

– Здесь пахнет, как в нашей школьной раздевалке на физкультуре, – нервно хмыкнул Нильс.

– Может, мы и есть в раздевалке, – ответил я и механически улыбнулся.

– Когда они войдут, надо попробовать с ними поговорить… – не успел Нильс закончить, как часть стены в дальнем углу с шипящим звуком отскочила, обнажая чёрный пролом. Движение оказалось настолько резким, что я отпрянул, а сын вскрикнул и подпрыгнул.

Внутрь вошёл… чёрт меня побери, вот тебе и серые человечки. Скафандр пришельца в корабле позволил разглядеть лишь голову, спрятанную в шлем. Ещё тогда я отметил сходство гуманоида со стереотипным образом инопланетян: тонкие ручки и ножки, длинные тела, большие продольные головы с огромными чёрными глазами и тонкими прорезями для носа. А вот рот у гуманоида отсутствовал. Он вроде бы угадывался, но отверстие перекрывало множество сухожилий, кожанных уздечек, отчего инопланетянин походил на древнего зомби, которому зашили рот.

Из-под потолка полился механический голос:

– Лягте на ваши скамейки.

– Папа, – прошептал Нильс, и схватил меня за руку.

Существо указало длинным худым пальцем на мою скамейку, потом на скамейку Нильса, а голос под потолком повторил:

– Лягте на ваши скамейки.

Даже гугл-говорилка звучала лучше. У голоса хромали гласные – тянулись неестественным образом, – а согласные будто пережёвывались и их произносили без губ, на дыхании. Наверное, это инопланетный акцент.

– У нас нет выбора, – прошептал я и быстро взъерошил Нильсу волосы, не отрывая взгляд от гуманоида. – Ложись на свою скамью. Думаю, всё будет хорошо.

Я отпустил мальчика и пересел на свою.

– Мы ложимся, – обратился я к пришельцу, заваливаясь на спину.

– А если они нас убьют? – дрожащим голосом спросил Нильс. Его лицо побледнело, глаза бегали из стороны в сторону. Я вспомнил документальные видео людей перед казнью на войне. Чёрт, они выглядели так же. Сжав в кулак жалость и ненависть к гуманоидам, я сказал:

– Если б они хотели, они б уже убили нас.

Я верил себе и нет. В любом случае, я не мог разорвать швы, связывающие нас с Нильсом, образуя кусочек земной реальности в этом неизвестном где. А ещё я хотел, чтобы малыш не умер по глупости, когда можно было остаться в живых.

Ещё раз всхлипнув для пущей убедительности, Нильс осторожно лёг на скамейку. Только тогда я позволил себе посмотреть в потолок. А потом моргнул – и вместо тёмной доли секунды увидел вспышку.

Я моргнул ещё раз. Ничего не случилось. Тогда я чуток приподнял голову на инопланетянина, но того в камере уже не было. Постойте, он только что же…

Меня слабо осенило. Наверное, я какое-то время отсутствовал. Я вспомнил вспышку в звездолёте, перед тем, как очутиться в тюрьме. Если б не смена обстановки, я тоже подумал бы, что прошла доля секунды.

– Нильс, – позвал я и сел. Мальчик лежал на скамье. Согнутые ноги аккуратно опирались о стену, руки безвольными верёвочками свисали на пол.

– Нильс, – снова позвал я и толкнул сына в плечо. Мальчик не шевелился.

Стоя на коленях, я дёргал Нильса за плечо. Паника начиналась с лёгкой тревоги. Родное сердце мальчика билось в бешеном ритме, губы высохшие, обветрившиеся, словно шелуха листьев на дороге. Я звал сына и тряс. Бледная нога оторвалась от стены и безвольно ударила меня в плечо.